Тем не менее требовалось еще и официальное объяснение случившегося, дабы никто в Риме не смел усомниться в подлинности утверждения о самоубийстве Агриппины из-за провала плана покушения на жизнь Нерона. Должно было поэтому направить в сенат послание принцепса с подробным изложением происшедшей трагедии и соответствующим объяснением всех деталей. Одобрение сенатом послания принцепса, что должно выразиться в специальном постановлении — senatus consultum, — подведет черту под всей историей взаимоотношений цезаря и его матери, дав римскому народу единственно верную трактовку их убийственного в полном смысле слова финала.

Труд составления послания принцепса сенату и римскому народу, естественно, взял на себя Сенека. Начал он с рассказа о том, как был схвачен вооруженный мечом вольноотпущенник Агриппины Луций Агерин, посланный ею убить Нерона, а она сама предала себя смерти, «осужденная собственной совестью за покушение на злодеяние». Далее он приводил перечень всех ее прегрешений времен правления Нерона. Она-де пыталась стать соправительницей, пыталась привести преторианские когорты к присяге на верность себе, подвергнуть тому же сенат и римский народ. Дабы вызвать неприязнь к памяти Агриппины, Сенека приписал ей возражения против денежного подарка воинам, против раздачи бедноте традиционного продовольственного набора — конгиария. Агриппине далее приписывались все козни против римской знати. Припоминалась и старая история с ее нежданным появлением в курии во время приема армянских послов. Экскурс в прошлое завершало возложение на Агриппину вины за все безобразия времен правления Клавдия. Завершалось послание описанием «кораблекрушения», каковое объяснялось совершенно естественными причинами и которое якобы и толкнуло Агриппину, приписавшую его организацию Нерону, на посылку к нему убийцы.

По справедливому замечанию Тацита, нельзя было найти настолько тупоумного человека, который бы в это мог поверить.

Дабы предотвратить возможное все-таки недовольство преторианцев, Нерон немедленно велел произвести щедрую раздачу им денег. Как язвительно заметил Дион Кассий, «явно стремясь возбудить в них желание, чтобы таких преступлений было побольше».[83]

Сенат римского народа принцепсу и подкупать не пришлось.

Нашелся только один человек во всем сенате, решившийся на протест. Сенатор Тразея Пет ранее, когда в сенат вносились всякого рода льстивые предложения в адрес Нерона, предпочитавший молчать или немногословно соглашаться с остальными, на сей раз открыто покинул заседание сената. Увы, решившихся поддержать его праведный протест среди отцов отечества не нашлось. На себя же Тразея навлек опасность, поскольку Нерону не могли не донести о его вызывающем поступке.

Нерон тем временем, готовясь к возвращению в столицу, всемерно демонстрирует свое милосердие, исправляя в первую очередь неправедные деяния Агриппины. Он возвращает из ссылки всех, кто был некогда изгнан по воле его матери, освобождает даже некоторых из тех, кого сам сослал. Все должны видеть, что дух милосердия и великодушия теперь будет царить в Риме. А зло, ранее исходившее исключительно из-за злой воли августы-матери, безвозвратно уходит в прошлое.

Но с торжественным въездом в Рим Нерон не спешит. Он все еще не может до конца поверить, что сенат ему действительно покорен, а простой народ обожает своего цезаря и ненавидит само имя Агриппины. Приближенным, а среди них первые места, должно быть, принадлежат Бурру и Сенеке, убеждают его, что опасения излишни и Рим встретит принцепса с превеликим почитанием. Дабы их слова подтвердились на деле, они отпрашиваются у Нерона и отправляются в Рим заранее, чтобы встреча обожаемого цезаря народом была организована именно так, как они обещали.

К изумлению приближенных Нерона, в Риме все уже готово к торжественной встрече императора. Она еще более великолепна, чем они могли представить. Рим встречает Нерона так, как обычно встречали триумфаторов: по пути его следования были сооружены специальные ступенчатые трибуны, с каких обыкновенно римляне приветствовали победоносных полководцев и императоров, справляющих свой триумф. Сенаторы облачились в праздничные одежды, празднично выглядели и простые римляне. Нерон, торжественно поднявшись на Капитолий, возносит благодарность бессмертным богам, спасшим его жизнь от грозящей опасности. Всеобщее раболепие, безропотная покорность римлян кружит принцепсу голову. «Еще ни один принцепс не знал, как далеко он может зайти», — говорит Нерон, и ему кажется, что так отныне будет всегда. Любое его деяние будет одобрено римлянами, любовь их к нему, готовность повиноваться несомненны и непререкаемы. Действительно, трудно на его месте после таких событий не воскликнуть: «Quo non ascendam!» — «Чего еще я не достигну!»

Именно с этого времени Нерон окончательно уверовал, что отныне ему все дозволено и все, им совершенное, непременно всеми, за немногим числом, или одобряется, или безропотно принимается. В действительности же отношение в Риме к нему меняется в худшую сторону. Да, сенаторы рабски рукоплещут, но ведь делают это исключительно из страха: матереубийца способен на все! Прекрасно понимающие, что произошло на самом деле, и вынужденные из опасения за свою жизнь восхвалять человека, запятнавшего себя величайшим из преступлений, сенаторы не могут не проникнуться к нему в душе самой лютой ненавистью. Сенат унижен, он скован страхом, а ведь людям вполне свойственно ненавидеть тех, кто заставляет их себя бояться, кто унижает их. И чем затаеннее эта ненависть, тем она сильнее. А когда рано или поздно тот, кто унизил, кто заставлял трепетать перед собою, вдруг лишится такой возможности, утратив свое могущество, вот тогда-то ему все припомнят, беспощадно припомнят!

Простой народ тоже не в восторге от происшедшего. Убийство матери — преступление, не могущее иметь оправдания. Вряд ли римлянам приятно быть под властью матереубийцы. Правда, пока власть Нерона крепка, пока он щедр в отношении войска и простого народа, его будут терпеть, а многие в благодарность за столь хорошее понимание цезарем главного стремления римской толпы даже неплохо относиться. Но злословить об императоре-матереубийце все равно все втихомолку будут, а кто-то и не очень-то втихомолку… Популярность Нерона поколебалась из-за событий рокового 59 года.