Генри махнул рукой и ушёл. Его реакция меня не удивила. Но Генри не был аптекарем. Он не понимал, что наши лекарства необязательно выглядят впечатляюще. И всё-таки из своего пояса, повязанного под рубашкой, я мог достать пузырёк, наполненный простой жёлтой жидкостью, которая может растворить железо. Или маленькие чёрные зёрнышки, способные убить за считанные минуты. Те не творили чудеса напоказ. Магия наших лекарств была скрыты внутри них. Если средство Галена действительно подействует, дочь Олдборна станет лишь первой из многих. Десятки тысяч людей – если не больше – будут спасены.

Мир без чумы… Я подумал о мастере Бенедикте. Как же мне хотелось, чтобы он был здесь и тоже увидел это.

Мы вернулись в аптеку. Изнутри доносились звуки, которые я никогда прежде не слышал в нашем доме.

Том склонил голову набок.

– Это что… пение?

Оно слышалось из-за камина. Поверх верстака торчала пара обшарпанных ботинок, покачиваясь в такт мелодии.

– У хозяйки моей журавль есть хромо-о-ой… Этот журавль и хромой, и ручно-о-о-ой.

– Салли? – позвал я.

Её голова выглянула из-за ножки стола.

– Привет, – ответила она.

Её большие зелёные глаза сияли. Она лежала на спине на моём тюфяке, задрав ноги на стол. Бриджит сидела у неё на груди.

Салли снова принялась мурлыкать песенку.

– Мне нравится твоя птица, – сказала она.

Бриджит, казалось, наслаждается музыкой. Она сидела, полузакрыв глаза от удовольствия.

– Она странно себя ведёт из-за макового отвара? – озадаченно прошептал Том.

– Не думаю. Просто такая уж она есть, – прошептал я в ответ и обошёл стол. – Почему ты так лежишь?

– Грудь меньше болит, если поднять ноги, – отозвалась Салли.

Конечно, когда эффект макового чая прошёл, боль вернулась. Давать мак повторно было опасно, поэтому я попросил Тома приготовить настой из ивовой коры. Когда Салли выпила его, Том объявил:

– Я голоден! – и накинулся на оставшуюся часть медового пирога.

Мне тоже хотелось есть. Из-за всей этой беготни мы пропустили обед.

Я сел за прилавок рядом с Томом и принялся нарезать круг чеширского сыра, который мы купили на рынке. Салли осталась на тюфяке.

– А ты разве не хочешь есть? – спросил я.

– Да нет.

Но её урчащий живот говорил иное. Я спас последний кусок медового пирога из лап Тома и протянул Салли, положив на тарелку вместе с чеширским сыром.

– Бери ещё, если хочешь.

Салли покачала головой.

– Этого хватит, спасибо.

Однако тарелку она очистила даже быстрее, чем Том. Я подсунул Салли ещё кусочек сыра. Она заколебалась.

– Это не Криплгейт, – сказал я. – Тут можно брать добавку. Только взгляни на него.

Том хмыкнул в знак протеста, но его нож уже был занесён над сыром.

Салли перевела взгляд с меня на Тома и обратно.

– Я тебе всё верну, – сказала она.

– Конечно.

Вскоре я обнаружил, что Салли уже возвращает долги. Строго говоря, она начала это делать ещё до того, как я вернулся домой. Опустошив тарелку, Салли вынула из-под тюфяка иглу и шерстяные бриджи и принялась обмётывать низ, не переставая напевать.

Это были мои собственные штаны.

– Что ты делаешь?

– Твоя одежда тебе коротковата. Я её надшила.

Я покраснел. Рядом со мной постоянно был Том, и это значило, что я никогда не чувствовал себя высоким. Но за лето я вытянулся на полтора дюйма и начал вырастать из своих вещей. Если бы мастер Бенедикт был жив, он просто купил бы мне новую одежду, не переставая сетовать, что в Криплгейте мальчиков не учат шить.

А если бы у меня были деньги, я купил бы новую одежду сам. В первую очередь – штаны. Мои становились неудобными и тесными в тех местах, где им следовало быть посвободнее.

– И все твои вещи в дырах, – неодобрительно сказала Салли.

Что ж… я и впрямь не слишком тщательно следил за своей внешностью.

– Спасибо, – смущённо сказал я.

– Говорила же, что могу помочь, – весело ответила она. – Кроме того, ты ученик аптекаря из преуспевающей лавки. Негоже тебе ходить в дырявых штанах.

Она сунула руку внутрь и выставила пальцы из огромной прорехи на заду.

– Но… – Я обернулся к Тому, набивавшему рот сыром. – Я надевал эти штаны только вчера.

– Знаю, – сказал он.

– Ты не видел дырку?

– Конечно же видел.

– А почему ничего не сказал?

– Я подумал, что это было смешно.

Салли хихикнула.

Я плюнул.

– Ты…

– После той истории с твоей курильницей, – с негодованием сказал Том, – я бы сказал, что мы квиты.

– Ещё нет. Но скоро будем.

Я вытащил из пояса флакон и продемонстрировал его. Взгляд Тома стал подозрительным.

– Что это?

– Касторовое масло.

Его глаза расширились.

– Ты этого не сделаешь!

– Да ну?..

С этими многозначительными словами я отправился в мастерскую и поднялся наверх.

– Надеюсь, тебе понравится сегодняшний ужин, – сказал я на прощание.

Пусть Том помучается, гадая, действительно ли я намерен подмешать слабительное в его еду.

Впрочем, ушёл я не поэтому. На самом деле мне не хотелось, чтобы Салли и Том заметили, как мало я съел. Из-за всей этой истории с предполагаемым лекарством от чумы мы забыли одно очень важное обстоятельство: у меня по-прежнему нет денег. Если теперь мы будем кормить ещё и Салли, придётся очень жёстко нормировать еду. Конечно, следовало сказать об этом прямо сейчас, но я чувствовал себя неловко. Том всегда с таким нетерпением ждал обеда… Вместе с тем я хотел, чтобы Салли поняла: здесь не Криплгейт. Три года назад мастер Бенедикт приютил меня, дал понять, что я здесь в безопасности и я здесь нужен. Теперь я мог сделать то же самое для Салли, пусть даже всего лишь на несколько дней.

Я вздохнул. Должно быть, я ужасно глуп. Том уже понял ситуацию, и Салли тоже наверняка поймёт, если я ей объясню. И всё же мне не хотелось заводить этот разговор – во многом потому, что я чувствовал себя жутким неудачником. Мы с Томом пошли в ратушу, чтобы найти вора, влезшего в мою аптеку, – вернулись с пустыми руками. Хуже того: я понятия не имел, что теперь делать. Хорошо, что скоро, возможно, появится лекарство от чумы, но у меня было множество причин тревожиться. Из-за Мельхиора и его предсказаний – и того пророчества, которое касалось меня. А ещё – из-за воров, которые, как мы теперь знали, были соратниками и последователями чумного доктора.