– Расскажи подробно, в чем придумали его обвинить?

– Прелюбодеяние… Ян Рубенс признался в этом преступлении.

Принцесса захохотала неожиданно задорно, вскочила, подбросив вышивание вверх, – и вдруг повалилась на спину, упала на кровать, раскинув руки плавным жестом, по-птичьи.

– Это я, Нассау! Это я… Нассау! – выкрикивала она девиз семьи Нассау-Дилленбургских, катаясь по кровати. При этом Анна мелко трясла согнутыми руками и повизгивала, золотистый колтун на ее голове тоже трясся. – Вот это да! Нассау!

Бетс брезгливо наблюдал за припадком принцессы.

Звук виолы затих, наверное, музыкант прислушивался к происходящему… или заснул. Что принес ей аптекарь? Правда память отшибло или нанюхалась чего? Нет, померещилась Бетсу красота, нет ее, ужасная, ужасная она женщина…

– Бе-етс, не таращи на меня глаза, дубина. Его пытали?

– Да.

– Мой? Сам Вильгельм?

– Нет. Его вы-чество давно не были в Дилленбурге. Палач тамошний пытал, этот, зигенский, кривой. Дело-то очевидное, – зачем-то добавил Бетс и замолк испуганно, глядя на ее торчащий живот.

Он не был уверен, что Рубенса пытали. Но сейчас ему было приятнее представлять, что Яну Рубенсу досталось за те, антверпенские еще, истории. Как говорила ведьма-кухарка: «Не все коту творожок, когда – и мордой об порожок».

– Суд скоро будет? – Анна неожиданно ловко вскочила на ноги, бодро растирая ладони. Будто ей и правда было бы интересно побывать на таком суде.

– Зачем суд, Рубенс же признался?..

Какое счастье, вдруг понял Бетс, что Мария Пейпелинкс задает мало вопросов; он чувствовал, что тоскует по ней, по ее сдержанности и молчанию.

– Проводить публичные слушания ваши родственники вроде не собираются. Ян Рубенс подпишет бумаги, – и Бетс вздохнул деликатно, – его казнят, все по закону, ваше вы-чество.

– Бетс! Что это значит – казнят?

– Надеюсь, отрубят голову… в том смысле, оно всегда легче, чем когда вешают, если, конечно, палач опытный. Он, Рубенс, и сам ходатайствует, чтобы не вешали, а это…

Принцесса с воем схватилась за поясницу, выгнулась вправо и медленно стала оседать, некрасиво вытянув ногу и сверкнув кожей рыхлого бедра.

Бетс подхватил и снова уложил Анну на кровать, ровно пристроил ее ноги в домашних башмаках, накрыл меховым покрывалом. Крикнул служанкам, чтобы расшнуровали госпоже платье и убрали из комнаты собак.

Короткое просветление Анны закончилось.

Отвернувшись, законник смотрел в окно. Во дворе люди и лошади уныло топтались в мартовской грязи. Картина безрадостная, хоть и цветистая: окно стараниями мастера-венецианца недавно было переделано в витраж. Мастера-стекольщика принцесса выписала из Мурано, тот работу выполнил, но свои деньги пока не получил, поэтому околачивался в замке в компании музыкантов и служанок.

Бетс встал на колени, чтобы взглянуть на небо через неправильный красный многоугольник витража, потом через синий. Без солнца небеса, даже через яркие стекла, выглядели мрачными, как без Марии Пейпелинкс его жизнь…

Он стоял на коленях перед витражом, будто молился.

Надо дождаться лекаря, а потом, решил Бетс, он пойдет домой писать отчет для графа Иоганна.

– Выйдите все, я буду говорить со своим советнико, – услышал он тихий голос Анны, почти шепот.

Быстро очнулась! И назвала его уважительно. Служанки, поохав и подоткнув плащ под бока принцессе, вышли.

– Слушай, Бетс, а если… если я признаю их чушь?

– Какую?

– Прелюбодеяние, болван! Приду, встану перед ними и скажу: «Это я – Анна Саксонская! А это вы, с рогами, – Нассау! Великие господа в своей зачуханной деревне». Ммм-эээ-э! Да, я-я-я! Посмеюсь над дураками и покажу им, что не боюсь их козней!

Впору самому завыть. Или упасть в обморок рядом с беременной сумасшедшей.

Он сел на табурет у изголовья, шумно выдохнул:

– Я должен просмотреть своды законов земель Нассау, Саксонии, Пфальца… ваше вы-чество. Но сразу скажу: не советую и даже запрещаю – простите за дерзкие слова! – запрещаю вам так делать. Если вы поступите подобным образом, наши – ваши – иски и прошения по возврату имущества, приданого немедленно потеряют силу! Его вы-чество принц Вильгельм с вами разведется. Как пить дать разведется. И даже неизвестно, сможете ли вы потом видеть своих детей! Вы же станете… изменница… непонятно, что ли?! – Последние слова сорвались сами и были похожи на неумелое кукареканье. Бетс вдруг понял, что ему хочется двинуть ей по шее, но он только тихо ругнулся по-фламандски.

– А его тогда казнят? Если я признаюсь? – Анна будто не слушала, смотрела куда-то вбок в одну точку.

– Яна Рубенса? Я думаю не о нем, а о вас! Они захотят вас наказать.

– Пусть только посмеют! Подбери документы. Я сейчас отдохну. Вечером жду тебя, Бетс.

И заглядывать в своды законов не надо: статус принцессы требует публичного суда. Нассаусские вряд ли будут устраивать суд, им невыгодно: положение Вильгельма Оранского сейчас слишком противоречиво, чтобы ко всем регалиям прибавить звание рогоносца или мучителя. Репутация для принца важна, он каждую неделю ведет переговоры, вербуя сторонников, наемников, требуя поддержки, умоляя о денежной помощи. Среди тех, кого он хочет перетянуть на свою сторону, немало родственников Анны Саксонской. И все же для принцессы, даже если документ не будет разглашаться, письменное признание в супружеской измене равносильно лишению себя жизни. Так Бетс ей и сказал. Она будто не слышала и оставалась спокойной.

– Зато признание сохранит ему жизнь, мямля. Этого будет им достаточно, как ты думаешь?

– Не знаю! Не припомню подобных дел… Разве что такое: не скажу точно когда, но было – герцогиню Гессен-Гештальтскую обвинили в супружеской измене, и она призналась, под пытками, кажется, а супруг ее, рядом был или в походе, я подзабыл…

– Ступай за моими документами, хочу остаться одна.

– Но ведь герцогиня умерла в подземелье!

– Ох, Бетс! Иди скорее отсюда.

Он привык, что люди невнимательны к разумным предупреждениям. Но хочется понять, почему она это делает? Что ей участь Рубенса?!

«Ян-Иоганн-Йохан, доктор Рубенс. Есть в нем что-то такое, отчего радостнее. Когда он рядом – будущее появляется, с ним начинаешь видеть небо, вот как! Ты видишь небо и солнце!» – Принцесса безмятежно улыбалась.

«Кукла, дура высокородная». – Бетс все не мог поверить, что она решилась погубить себя.

«Покаянное признание Анны Саксонской в супружеской неверности» было подписано 26 марта 1571 года. Нассау-Дилленбургские только что балы не устраивали, празднуя конец притязаний невестки. Принцессе разрешили видеться с детьми и ездить на прогулки, ее карету видели в окрестностях Дилленбурга. Яна Рубенса перевели в сухое помещение, теперь он переписывался с Марией Пейпелинкс чуть ли не каждый день.