Конечно, бедняжка не хотела жить у него из милости, но женой стала не сразу – отнекивалась, все рассказывала о покойном муже, командовавшем отрядом повстанцев, и о том, как счастливы они были там, в горах Пелопоннеса! Максим не торопил несчастную женщину, ждать он умел, как никто. И дождался – Мария согласилась, а девочку ее Максим, конечно, удочерил.

Ладно они жили и мирно, девочка подрастала, но Максим то и дело думал, что счастье его – краденое, и красавица жена у него не насовсем, а так, «до времени», как сказал сопровождавший Марию клефт. Но шли годы, и это страшное, некогда обещанное спутником Марии время, так и не наступило. И Максим успокоился, зажил, как все, не загадывая наперед и не вглядываясь с ужасом и ожиданием в лицо каждого незнакомого мужчины, впервые оказавшегося в деревне Вронтадос.

София называла его отцом, и жених для девочки – Константин Ригас – был припасен заранее. Но беда, как и полагается, пришла нежданно. Невесть откуда в деревне появился тот самый клефт, который некогда попросил Максима спрятать «до времени» несчастную вдову. Пришел, как вор, глубокой ночью в сопровождении пропавшего много лет назад двоюродного братца Гавриила Ригаса, и заявил перепуганному насмерть хозяину, что его приемная дочь София – наследница византийских императоров и знамя борьбы греческого народа.

– Да какое она – знамя! – в сердцах воскликнул Максим. – Четырнадцать лет девчонке! Игры да мальчики у нее на уме! С Константином по роще разгуливать – вот и все счастье!

– Пока это действительно так, – объяснил упрямцу-хозяину Гавриил Ригас, – но София вырастет и поймет свое предназначение. Если мы победим, то твоя приемная дочь сядет на трон Палеологов. И поэтому ты должен слушаться нас во всем.

– Ну уж нет! – горячился Максим. – Жену и дочь я вам не отдам!

– Я и сама никуда не поеду, – вмешалась Мария. Она подошла к гостю-клефту вплотную и тихо, властно сказала: – Помнишь, Георгий, когда умирал Скарлатос, он просил тебя позаботиться о ребенке. Позаботиться, слышишь! Сладкое слово «забота» – и счастливую жизнь оно обещает. Мирную, тихую, как здесь на острове. Хорошего мужа, детей, а не горы Пелопоннеса. Хватит, настранствовались…

– Нет, это ты все забыла, Мария, – ответил ей клефт. – Покойный Скарлатос превыше всего ценил свободу, и имя родины последним сорвалось с его губ.

– Последним было мое имя! – не на шутку рассердилась женщина, – «Мария» он сказал, а не «Эллада».

– Неужели ты решила, Мария, что это навсегда? – Георгий бросил снисходительный взгляд на скромное жилище Максима Глявоне. – Что, Скарлатос там, на небесах, будет доволен твоей изменой? И его дочь будет всю жизнь носить чужое имя?

– Чем это тебе мое имя не понравилось? – взорвался Максим, решивший указать гостям на дверь. – Честное имя, нет на нем греха и чужой крови.

– Заткнись, жалкий бурдюк с перекисшим вином! – вдруг по-молодому взорвался постаревший повстанец, хватаясь за рукоятку торчащего за поясом кривого ножа. – Сейчас как проколю тебе толстое брюхо! И ни одна, поверь, ни одна душа в мире не пожалеет об этом. Ты подчинялся туркам, жил, как покорная скотина, и сдохнешь, как червяк!

– Да ты ревнуешь, Георгий! – рассмеялась женщина, и Максим, хоть ему в ту минуту было не до восхищения, как обычно, восхитился звонким, серебристым смехом жены. Он привык восхищаться каждым словом и жестом своего нечаянного счастья. – Ревнуешь и всегда ревновал! Тогда – к Скарлатосу, теперь – к Максиму. Что же ты не остался здесь с нами? Не построил для нас дом? Не заслужил право называть меня своей? Ты бежал обратно, в горы Пелопоннеса, а нас оставил на руках Максима. И вот теперь ты явился сюда – по какому праву?

– Я бежал потому, что теми несколькими беднягами, которые уцелели от отряда Скарлатоса, нужно было кому-то руководить. И хотя бы увести их от смерти! Я не мог поступить иначе. Родина позвала меня! А тебя позвала твоя презренная женская неверность! – с пафосом сказал ночной гость, бросив на Марию уничтожающий взгляд.

– Громкие слова, красивые слова! – ломая руки, воскликнула Мария. – Как я устала от этих слов! Когда их говорил Скарлатос, я терпела, потому что любила его. Бездомной была, нищей. Слышишь ты, братец Гавриил! – неожиданно обратилась она к Гавриилу Ригасу, который во время этой перепалки не произнес ни слова. – Вдове Скарлатоса и наследнице византийской короны негде было преклонить голову, пока добрый Максим не позаботился о нас! Уходите, незваные гости! Оставьте нам наше тихое счастье.

– И правда, пошли, Гавриил, я увидел здесь лишь тень той Марии, которую знал когда-то… – горько и зло бросил клефт. – Впрочем, мне кажется, что она и тогда была тенью…

– Нет, они не уйдут! – раздался на пороге голос отца Захария, и Максим Глявоне почувствовал, как страшная, смертная тоска овладевает его душой. Этих двоих он не боялся, но разве мог простой греческий крестьянин противостоять Матери-Церкви? Поникнув, он занял свое место в углу, и отчаянный, непонимающий, ожидающий помощи и спасения взгляд красавицы жены надвое разрубил его сердце.

– Девочка должна покинуть остров, – сказал Максиму отец Захарий. – Тебе и Марии позволено будет ее сопровождать. Гетерия укажет вам дорогу.

При этих словах Глявоне несколько успокоился – значит, жену и дочь у него не отнимут! Потеря дома и хозяйства не казалась скупщику скота такой уж болезненной – свое главное достояние, звонкую монету, можно взять с собой. Верно, и Гетерия что-то даст ему на дорогу, а там можно приспособиться и к другому ремеслу. Да и Мария приумолкла – главное, сохранить семью, а потом – будь что будет…

Но тут в разговор взрослых вмешалась София. Наследницу византийской короны разбудили голоса спорящих, она, крадучись, вошла в освещенную комнату и услышала страшные слова: «Девочка должна покинуть остров». Свойственная юности обостренная чувствительность помогла Софии понять, что речь идет именно о ней.

– Я никуда не поеду без Константина! – заявила наследница Палеологов, которую ее друг интересовал больше, чем все троны мира.

Взрослые замолчали. Даже Георгий не знал, что ответить этой юной особе, судьба которой определялась кровью, текущей в жилах, и фактом рождения в горах Пелопоннеса. Дочерью Скарлатоса она родилась и, стало быть, не имела права на тихое счастье. Кто посмеет спорить с судьбой?

Оба ночных гостя просительно взглянули на священника. Сейчас будущая свобода греческого народа зависела только от его искусной лжи.

– Константин поедет вслед за тобой, дитя, – ответил отец Захарий («Боже Всевышний, прости мне эту ложь!», – шептала его помраченная душа). – Вы встретитесь потом на путях борцов за свободу.

София радостно кивнула, она знала наверняка – священник не может лгать.

– Мария, уведи девочку, – опомнился Максим, – наши разговоры не для нее.

Когда Мария увела дочь, Глявоне с робкой надеждой спросил у отца Захария: «А может, и вправду взять с собой Константина? Загрустит без него девчонка!»

– У наследницы византийской короны будет другой жених… – решил за Софию священник.