– А зачем он нам? – заикнулся было Давыдовский, но Долгоруков бросил на него такой сердитый взгляд, что «граф», собирающийся было сказать еще что-то колкое в адрес Луки, осекся и промолчал. Вообще, когда Всеволод Аркадьевич таким образом смотрел на кого-либо, то тому следовало молчать и исполнять то, что говорит Сева…

– Ну что, как наши успехи? – быстро спросил Долгоруков, опасаясь, как бы еще кто-нибудь из его команды не брякнул чего лишнего в адрес Луки.

– Мы все рады, что ты вернулся… – сказал Огонь-Догановский. Он еще хотел добавить «живым и здоровым», но не сказал. Сева рядом, вот он, – к чему лишние слова?

– Спасибо, – сухо произнес Долгоруков. – Но я, старик, спрашивал не об этом…

– Постников уже выступил на заседании Городской управы, – быстро сказал Африканыч, поняв, что хочет услышать Сева.

– И что? – посмотрел на него Всеволод Аркадьевич.

– Городская управа поддержала его предложение. Как он говорит, единогласно. – Неофитов позволил себе улыбнуться. – И уже отправила ходатайство в Государственный Совет о предоставлении нам концессии на строительство «чугунки».

Всеволод Аркадьевич удовлетворенно кивнул. Дело в том, что еще до своего отъезда в Цюрих он имел беседу с Самсоном Африканычем на предмет его знакомого Николая Николаевича Постникова. Служил городской секретарь Постников в Городской управе и входил в четверку самых влиятельных ее членов. И вполне мог посодействовать в вопросе строительства железнодорожной линии, которая соединила бы Казань с остальной сетью железных дорог империи, в чем город и губерния в целом столь крайне нуждались. Конечно, не безвозмездно, а за определенную мзду. Ведь Николай Николаевич очень любил банкноты. Денежные знаки любого достоинства, но чем больше, тем лучше.

А ведь было время, когда Постников был честным человеком. И вполне законопослушным: не брал взяток и не залезал своей загребущей лапой в городскую казну. Да и какие могут быть воровские навыки у человека, только что окончившего Императорский Казанский университет по кафедре гражданского права юридического факультета и недавно принятого на службу в Городскую управу?

А потом, годика через три, уже будучи в чине секретарском, каким раньше звались провинциальные секретари, Николай Николаевич впервые принял мзду. Это была всего-то зеленая трешница от купца третьей гильдии Хуснутдина Ямашева. Такая несвежая мятая бумажка. И по сути, мелочь. Да и потом, один раз как бы и не считается. Ведь Николай Постников не перестал быть хорошим и, по сути, честным и порядочным человеком. Потому как сильно переживал относительно принятия взятки и страшно мучился угрызениями совести. Тогда она еще у него имелась…

Угрызения закончились, когда Николай Николаевич принял седьмую по счету мзду, которая в шесть раз превышала его месячный оклад. После чего перестал быть хорошим, тем более честным и порядочным, и сделался плохим и бесчестным. То есть изыскивал всяческие возможности для получения мзды за услуги, которые он и так был обязан предоставлять людям по долгу своей секретарской службы.

Еще большие суммы он брал, когда делал то, что вовсе не обязан был совершать. А потом дело дошло и до подлога… В общем, городского секретаря Николая Постникова было чем заинтересовать. И Африканыч свою задачу выполнил с легкостью: за поддержку их предприятия по образованию акционерного общества, которое должно построить железнодорожную линию, соединившую бы Казань с Рязанью, а стало быть, с общей сетью железных дорог Российской империи (а главное, за получение этим АО концессии на строительство дороги), Постникову был обещан гонорар в пять тысяч рублей. Сумма, в четыре раза превышающая его годовое жалованье. На что Николай Николаевич без зазрения совести согласился. Ведь совести у него уже не было…

Сева перевел взгляд на Давыдовского:

– Акционерное общество прошло регистрацию?

– Да, – коротко ответил «граф». – Мы все в его учредителях. Дело теперь за концессионным соглашением. Только под него мы сможем взять ссуду на строительство «железки».

– Уставный фонд общества?

– Без тебя мы решили его покуда не обозначать, – ответил Самсон Африканыч.

– Пятьдесят тысяч, – сказал Долгоруков. – Такие деньги тоже на дороге не валяются. К тому же нам нужен первоначальный капитал для нового дела. Стало быть, под эти пятьдесят тысяч мы сможем продать акции. Пора их напечатать, займись, – обратился он к Африканычу. – Номинал – пятьсот и тысяча рублей за штуку.

– А не слишком крупно? Может, есть резон напечатать акции еще по сотенной и полтиннику? – спросил Неофитов.

– Нет резону, – отрезал Сева. – Акционеры нам нужны из крупных, которые знают, что такое банкротство и с чем его едят, когда мы их кинем. А мелкие дольщики затаскают нас по судам… Как с торгово-закупочным предприятием?

– Третьего дня торжественно открыли с публикацией в местной прессе, – доложил Африканыч. – Контора располагается на Малой Проломной улице в пристрое дома купца Потехина на первом этаже. Это рядом с хлебными амбарами.

– Ясно. Как называется предприятие?

– «Гольденмахер и компания», – ответил Самсон Африканыч. – А, каково?

– Иного названия вы, конечно, придумать не смогли? – совершенно без иронии поинтересовался Всеволод Аркадьевич.

– Так «ярлыка» иного не было, – быстро отозвался Неофитов. – А тут все честь по чести: у одного из нас оказался настоящий пашпорт на имя Самуила Янкелевича Гольденмахера, купца второй гильдии и коммерции советника, имеющего патент на международные торговые операции. А рисовать новый ярлык время нужно. И еще тогда нужно привлекать дополнительных людей, специалистов, а это лишние уши, глаза…

– Пусть будет так, – согласился с названием подставной фирмы Долгоруков. – Ну, и кто у нас Гольденмахер?

Взоры присутствующих переместились на Огонь-Догановского. Тот кашлянул в кулак, встал с кресла и, слегка картавя, произнес, глядя на Севу глазами с наполовину прикрытыми веками:

– Позвольте пгедставиться, молодой человек: коммегции советник Самуил Янкелевич Гольденмахег. Можно-таки обгащаться ко мне Семен Яковлевич, обижаться и гоптать не стану, да-с. В настоящее вгемя пгедставляю собой тогговую фигму «Гольденмахег и компания», в котогой имею честь состоять дигектогом.

Огонь-Догановский был совершенно не похож на себя. Если же его малость загримировать и приклеить, скажем, бороду и усы, то это будет совершенно иной человек, чего от него и требовалось на данном этапе аферы. В общем, Сева остался доволен перевоплощением.

– Очень пгиятно познакомиться, – тоже скартавил в ответ на приветствие «Гольденмахера» Всеволод Аркадьевич. – А откуда у тебя такой славный купеческий документик?

– Достался по случаю, – не стал детально распространяться насчет появления у себя паспорта на имя Самуила Янкелевича Огонь-Догановский. Потому как это было не в его правилах.

– Хорошо, – констатировал Долгоруков и добавил: – Самуил Янкелевич…