Основатель славной британской фамилии Nezhnyuck, Гаврила (впоследствии Гебриэл) Нежнюк был крепостным российским крестьянином. После смерти первой жены и ребёнка он сбежал из родной деревни под Полтавой, добрался до Одессы и нанялся матросом на английское судно, чтобы выбраться из России. Побывал в Турции, Италии, Голландии. В Лондоне был списан на берег. В порту повстречал молоденькую проститутку, женился на ней и счастливо прожил ещё сорок лет, родив семерых сыновей и дочерей. Благодаря огромному росту, внушительной комплекции и недюжинной физической силе, которые в сочетании с громовым голосом и врождённой вежливостью производили на окружающих просто неотразимое впечатление, Гаврила был принят в полицию и честно прослужил там до глубокой старости. Талант к изучению языков избавил от проблем с общением. Порядочность и неподкупность обеспечили непреходящий почёт и уважение со стороны как начальства, так и представителей преступного мира. От них он и получил прозвище «Чистый» за то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не брал взяток. Прозвище прилипло к нему намертво и приобрело статус второго имени для всех его потомков.[26] Благодаря этому, профессия полицейского приобрела в семье Нежнюк статус династической. Все отпрыски беглого полтавского крестьянина, как по мужской, так и по женской линии, неизменно служили в полиции.

И вот сегодня, ранним утром 9 ноября 1966 года, констебль Нежнюк, младший представитель династии, широко расставив ноги (что и послужило основанием для прозвища), гордо стоял на углу Грув Энд Роуд и Сёркус Роуд, орлиным (как ему казалось) взором пронзая пелену густого лондонского тумана и глядя на запад, туда, где на соседней Эбби Роуд эти четверо сумасшедших день и ночь колдовали в студии, чтобы регулярно радовать мир своими хитами, одновременно повышая престиж Британии. Британию Нежнюк любил всем своим мощным и трепетным молодым сердцем и очень был рад тому обстоятельству, что его далекий предок сошёл на берег именно в Лондоне, а не в каком-нибудь чесночно-лягушачьем Марселе. Всё-таки, столица Империи, над которой никогда не заходит солнце! И Gitannes здесь совершенно ни при чем. The Beatles он тоже любил, но меньше, и такой, особой любовью, ну вот как, к примеру, японец любит магнитофоны Sony, а китаец — чай пуэр. То есть, он гордился отличным продуктом, который был изготовлен в его стране, и тем, что ни в какой другой стране такого продукта нет. Ему нравились их песни, больше всего — «Love me do» и «Вкус мёда», он сам пробовал подбирать их на гитаре, и, вроде бы, что-то у него получалось. Ему нравились и сами эти парни, особенно один из них, левша, Пол, на которого он был немного похож.

Но многого он не понимал, и это его раздражало. Ну, к примеру, зачем называть пластинку «Револьвер», если ни в одной песне нет ни слова об оружии, а только про одиноких стариков и сборщиков налогов? Он бы ещё понял, если бы битлы пели о том, что хотят этого сборщика налогов пристрелить из револьвера, хотя это и незаконно. Ему самому иногда хотелось это сделать. Так нет, позлобствовали, поупражнялись в остроумии — и всё. Но всё равно, он их скорее любил, чем нет. Один раз Нежнюку пришлось стоять в оцеплении на их концерте в «Одеоне». Он стоял в шеренге, чувствуя боками железные локти своих товарищей по службе, глядя на сцену, на которой, смешно тряся головами, пели «She loves you» эти парни, а по его спине непрестанно колотили маленькие, острые кулачки сходящих с ума девчонок. Они стучали кулачками так часто, а кричали так громко, что заглушали музыку.

Констебль тогда возбудился настолько сильно, что еле дождался конца своей смены, и отправился не домой, а к мамаше О'Лири, у которой за небольшую плату можно было разжиться телефонами и адресами покладистых девочек. Девочка, которая той ночью согласилась встретиться с Нежнюком, в конце концов стребовала с него двойную оплату и подарок за не оговорённую ранее дополнительную нагрузку, а уж нагрузкой Нежнюк её прямо-таки завалил. Он тогда чувствовал себя буквально переполненным энергией, и спешил во что бы то ни стало освободиться от неё. А это получалось крайне медленно. И, хотя оплата симпатичных услуг пробила существенную брешь в бюджете констебля, он всё равно был на верху блаженства.

С той поры он чувствовал к Битлз некую теплоту и сопричастность, как бывает, когда, скажем, ты учился с кем-то в одном классе, тайком курил с ним после уроков, делил по-братски бутерброд или кусок пирога, тискал одноклассниц на переменах, а потом он стал прокурором или даже министром финансов. Но для тебя-то он остался тем же самым Толстяком Джонни, и ты, хотя и понимаешь, что вы с ним не ровня, что вас разделяет социальная пропасть и так далее, всё же с удовольствием вспоминаешь, что в пятом классе именно ты выбил ему зуб, а не наоборот! Вот и здесь, констебль всё время ощущал, что они с битлами связаны навсегда…

— Констебль! Смотрите! — кто-то толкнул Нежнюка в плечо. Тот машинально обернулся. Рядом стоял тот, черненький из Beatles, левша.

— Туда, констебль, туда! — он показывал на проезжую часть. Билли повернулся и увидел несущийся по дороге серебристый Aston Martin DB5 с номерным знаком «64MAC». Навстречу ему летел голубоватый микроавтобус Volkswagen с логотипом крема Nivea на борту.

«Почему эти гансы так любят красить крыши в белый цвет?» — подумал Нежнюк и удивился. Удивился он оттого, что за рулём Aston Martin DB5 сидел тот самый левша из Beatles. Память тут же подсказала Билли, что автомобиль с этим номером зарегистрирован на одного из самых популярных жителей Лондона по имени Пол Маккартни.

Пазл сложился, но констеблю не стало от этого легче, потому что внезапно он понял, что их — два. И он одновременно видит обоих. Обоих Полов Маккартни. И в этот момент раздался страшный удар — Aston Martin всё же столкнулся с Volkswagenом. Билли бросился к машинам. Водитель микроавтобуса, пробив головой лобовое стекло, вылетел на мостовую. Крови не было, он шевелился, и Нежнюк помчался к Астон Мартину. Левша тоже был жив, он копошился на сиденье, Билли показалось, что он нежно поглаживает водительскую дверь, но, приглядевшись, он понял, что у Пола раздроблены пальцы, и он просто не может открыть дверь.

— Сейчас, парень, подожди. Сейчас помогу. — забормотал Билли, дёргая дверь, но в этот момент сзади послышался отчаянный крик.

— Ложись! Ложись! Сейчас взорвётся! — кричал ему Пол Маккартни. Второй Пол Маккартни.

Последнее, что увидел констебль Нежнюк перед тем, как рухнуть на асфальт, спасаясь от взрыва, — удивленное выражение на лице мертвой девушки, сидевшей в машине слева от Пола…

…Когда Нежнюк, шатаясь, поднялся с мостовой, оглушённый взрывом, Маккартни был мёртв. Головы у него не было — её оторвало ударной волной. Нежнюк посмотрел на часы. Пять утра. На тротуаре уже собиралась толпа.

— Там, в машине, Пол Маккартни! — крикнул констебль и полез в карман за свистком. Толпа молчала, только один скучный голос произнес:

— Ну вот, ещё один сумасшедший битломан!

Нежнюк огляделся. Второго Пола Маккартни нигде не было. Он сел на мостовую, раскинув в стороны длинные ноги, и заплакал. Он плакал до тех пор, пока какой-то баритон с голубыми интонациями не произнёс у него над ухом: