Когда Рокфеллера спрашивали, почему бог отметил его такой ошеломляющей щедростью, он всегда объяснял, что придерживался доктрины управляющего – представления о богатом человеке как простом инструменте Бога, временном управляющем Его деньгами, который отдает их на добрые дела. «Казалось, я был избран и получил прибавку, потому что Господь знал, что я развернусь и все отдам»73. Рокфеллер сказал это, когда ему уже было далеко за семьдесят, и возникает вопрос, не сформировалось ли равенство между получением и отдачей денег в его уме позже. Но даже подростком распределение денег на благотворительные цели ему доставляло осязаемое удовольствие, и он настаивал, что с ранних лет ощущал тесную духовную связь между зарабатыванием денег и пожертвованиями. «Я ясно помню, когда в моей жизни определился план по финансам – если я могу его так назвать. Это было в Огайо в служение дорогого старого священника, который проповедовал: «Получите деньги, получите их честно и отдайте с умом». Я записал это в своей книжечке»74. Мысль эта перекликалась с высказыванием Джона Уэсли: «Если те, кто «зарабатывают все, что могут» и «откладывают все, что могут», будут также «отдавать все, что могут», еще больше они получат в милосердии»75. Рокфеллер оперировал такой духовной бухгалтерией по методу двойной записи, и его благотворительность послужила, своевременно, неоспоримым доказательством чистоты его богатства. Вполне возможно, что его самоотверженность в благотворительности стала для него своего рода внутренней лицензией, необходимой, чтобы искать богатство с неслыханным – и временами беспринципным – напором.

Как отметил Макс Вебер, аскетичное христианство стало непревзойденной благодатной почвой для мечтающих стать предпринимателями. Практика десятины, например, прививала бережливость, самоотречение и аккуратное планирование расходов – бесценные активы любого начинающего капиталиста. Джон Д. Рокфеллер воплощал собой протестантское отношение к труду в чистейшей форме, и классическое эссе Вебера читается, как духовная биография его жизни. Возможно, стоит отметить некоторые замечания Вебера, которые особенно применимы к Рокфеллеру. Вебер утверждал, что пуритане произвели религию, оправдывающую мирские действия, считая, что «все существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью» его жизни76. Они подошли к бизнесу рационально и методично, изгнав магию с рыночной площади и сведя все к методу. Так как процветание являлось признаком будущего спасения, избранные работали с особым тщанием, чтобы уверить себя в благоволении Бога. Даже те, кто собрал большое богатство, продолжали работать, так как они трудились, как утверждалось, во славу Божию, а не ради их собственного возвеличивания. Церковь не хотела поощрять жадность и потому обошла эту проблему и узаконила стремление к деньгам, если оно становится призванием – то есть устойчивую самоотдачу продуктивной задаче. Человек, обнаруживший свое призвание, должен был отдать себя ему со всепоглощающей самоотверженностью, а деньги, полученные таким образом, считались знаком божественного благословения.

Побочным эффектом внимания к призванию стало то, что протестанты низводили занятия вне религиозной и экономической сферы в разряд менее значимых. Верующий не должен был искать удовольствий за пределами безопасных границ семьи, церкви и бизнеса, а наиболее тяжкими грехами считались напрасная трата времени, пустая болтовня и наслаждение роскошными увеселениями. Добрый пуританин, нацеленный на зарабатывание денег, должен был сдерживать свои порывы, а не потакать им. Как отметил Вебер: «Безудержная алчность в делах наживы ни в коей мере не тождественна капитализму и еще менее того его духу. Капитализм может быть идентичным обузданию этого иррационального стремления, во всяком случае, его рациональному регулированию»77. То есть человеку богатому следует знать цену деньгам. Люди должны регулировать свои жизни, утверждал Вебер, чтобы самопожертвование порождало изобилие. В сердце пуританской культуры таится роковое противоречие, так как добродетели набожных людей сделали их богатыми, а богатства, в свою очередь, угрожали подорвать их набожность. Как высказался Коттон Мэзер о Плимутской колонии в 1690-х годов: «Религия породила процветание, и дочери поглотили мать»78. Противоречие представляло собой центральную дилемму для Джона Д. Рокфеллера и его потомков, которые без устали боролись с пагубным воздействием богатства.

Стоит отметить, что из четырех основных групп аскетичных протестантов, проанализированных Вебером, только баптисты отвергали предназначение, а следовательно, не могли истолковать богатство как верный знак милости Бога. С другой стороны, показал Вебер, некоторые постулаты баптистов готовили их последователей к процветанию в коммерции. Баптизм питал отвращение к идолопоклонству и отрицал таинства как средства спасения и тем самым воспитывал рациональное видение мира, прекрасно подходящее для продвижения в капиталистическом обществе. Рокфеллер был убежден, что талант зарабатывать деньги дан ему Богом, он обязан развивать этот талант, и Бог щедро вознаграждает его – все совместимо с баптистской доктриной. По этой причине Рокфеллер находил в религии гораздо в большей степени поощрение, а не препятствие для своих амбиций. Тогда как другие рассматривали его как аномалию в конфессии, радушно принимавшей рабочих людей и затаившей легкое недоверие к богатым, он никогда не видел подобных противоречий.

Прежде чем оставить тему знакомства Рокфеллера с принципами баптистов, стоит отметить, что его религиозные убеждения, вероятно, углубил экономический климат его юности. В 1857 году, когда он еще работал в «Хьюитт энд Таттл», в Америке начался экономический спад. Непосредственной причиной стало завершение в 1856 году Крымской войны, что нанесло удар по американским фермерам, зарабатывавшим на ней. Если смотреть глубже, кризис увенчал декаду бешеных спекуляций на ценных бумагах железнодорожных компаний и на земле, подогреваемых крупными займами. Когда прогорели пять тысяч предприятий, и сотни тысяч рабочих оказались на улице, бьющая через край активность 1850-х годов неожиданно и заметно потухла.

Как и позже, в Великую депрессию 1930-х годов, люди были шокированы тем, что бурлящая экономика могла так ужасающе застопориться. По словам одного современника: «Казалось поистине странным, что в самый разгар видимого здоровья и силы… вся страна… вдруг неожиданно пришла к полной остановке и не может двигаться дальше – и нам вдруг пришлось очнуться от нашей мечты о богатстве и счастье и прозреть, что мы нищие и банкроты»79. Последовала волна истеричного показного раскаяния, президент Джеймс Бьюкенен настаивал, что кризис произошел «исключительно из-за нашей расточительной и вредной системы обращения банкнот и банковских кредитов, толкающей людей на дикие спекуляции и покупку сомнительных акций»80.

Многие евангельские христиане объясняли спад не столько экономическим циклом, сколько божественным наказанием за то, что общество распустилось, соблазнилось земными благами и развратом. Один сторонник реформ из Бостона выразил надежду на положительные стороны внезапного спада, так как он «преподаст важные и очень необходимые уроки… и сведет все к более трезвым, здравым и здоровым условиям»81. Национальное самобичевание привело к религиозному подъему известному, как Бдения коммерсантов. В 1857 году предприниматели многих городов пришли на дневные молитвенные собрания и публично поклялись отказаться от спиртных напитков и прочих потаканий своим желаниям. В ходе массовых покаяний евангелистские церкви привлекли десятки тысяч новых членов. Смена эйфории депрессией в деловой сфере – отразившаяся переходом от греха к спасению в религиозной сфере, – вероятно поддержала врожденный консерватизм Рокфеллера как будущего предпринимателя, одновременно закрепив его и без того глубокую расположенность к баптизму. Как он сказал: «Какая школа для мальчика – школа невзгод и давления!»82.