погубителем невинных душ ему совсем не хотелось.

Когда он вернулся домой, жена его уже спала — умаялась за день, в рабочих семьях люди ложатся спать рано, потому что встают засветло. Прокофий, не зажигая света, лег и подумал, что сейчас до рассвета ему не заснуть — голова гудела от множества дум. Но, как ни странно, сон пришел к нему сразу, всю ночь Прокофий проспал крепко, и на следующее утро встал с уже готовым решением.

После ухода неожиданного гостя Серафима долго не находила себе места, бралась то за одно дело, то за другое — все валилось из рук. Знахарку очень обеспокоил рассказ Прокофия и напугал нож, который тот принес с собой. На ноже было много крови, очень много. Конечно, лезвие было чистым, Прокофий постарался его очистить, да и время сыграло свою роль, но Серафима-то смотрела на нож не глазами, а внутренним взором, и он говорил ей, что в будущем этот нож может принести много несчастий. А еще и эта странная история с Анисимом. Деда Прокофия Серафима знала — не лично, а понаслышке, он очень обстоятельный, трудолюбивый, «земной», всю жизнь провел на заводе. Никто бы никогда и не сказал, что в его жизни есть что-то, что надо прятать.

И еще Серафиму смущало то, что на этот раз ее бобы подвели. После ухода Прокофия она еще два раза раскинула бобы, но они не опять не показали ей будущего — ни Прокофия, ни ножа. Такое в ее практике было первый раз. Больше гадать не имело смысла — в гадании нельзя задавать один и тот же вопрос больше трех раз, если ответа не получаешь, значит, его и нет.

После ухода гостя знахарка пожалела, что не забрала у него нож. Неизвестно ведь, что придет этому Прокофию в голову, да и бобы ничего не показывали. В конце концов, Серафима, помолившись по обыкновению, решила, что утро вечера мудрее, и легла спать.

***

Прокофий был мужиком еще молодым и жизнью не битым, поэтому всем этим разговором и россказням про зачарованные и заговоренные клады он поверил не до конца, и решил не придавать этому большого значения. Но, тем не менее, клад его манил и привлекал, отказываться от его поисков Прокофий не собирался, он бы себя всю жизнь потом корил, если бы сейчас решил отказаться от клада. Конечно, разговор со знахаркой его напугал, но утром мужику все представилось немного в другом свете. Он шел на завод и раздумывал:

«Раз уж клад не совсем обычный, то, может быть, чтобы он открылся, достаточно и одного ножа будет. Мало ли что мне там Серафима наговорила про то, что надо четырех человек убить, чтобы клад показался, она ведь знахарка, значит, суеверная очень, всякие сказки собирает, может, это все и совсем не так. Только людей зря пугает. А возьму-ка я нож и схожу снова в эту пещеру, в прошлый-то раз ножа у меня с собой не было. Может, клад только на нож заговорен, а убивать никого и не придется, приду я с ножом туда, где сундук спрятан, он мне и откроется. А ведь еще одно! Серафима-то хотела себе нож оставить, даже уговаривала меня. Может, хотела этот ножик себе забрать? Странно только, что бобы ничего не показали про будущее».

Так он шел и размышлял, но вдруг одна мысль поразила его: «А ведь это Серафима мне сказала, что бобы ничего не говорят, а может они открыли ей, как клад добыть, а она не захотела мне рассказывать. Да, надо самому пойти и посмотреть, такие дела ни на кого не перекладывают».

В ближайшее же воскресенье Прокофий снова снарядился в пещеру. Жене сказал, что идет на покосы смотреть, ушел он рано утром, еще затемно, чтобы жена не видела, что он взял с собой лопату и лампу. Нож лежал у Прокофия за пазухой, завернутый в новую холстину.

К пещере он подошел, когда уже рассвело, и по дороге никого не встретил, правда, надо сказать, что он сторонился людей, и подошел на место, сделав крюк по лесу. Хоть Прокофий и вышел из дома в предрассветных сумерках, когда он подошел к пещере, уже вовсю светило солнце. Он встал у входа и оглянулся по сторонам. Вокруг стоял жаркий летний день, наперебой щебетали птицы, громче других старался дятел, выдалбливая себе обед, пахло земляникой и малиной, и грибами. Так и хотелось пройтись прямо сейчас с лукошком по местным овражкам и наломать подберезовиков, красноголовиков.

«Странно, что вокруг никого нет», — подумал Прокофий.

Обычно в это время года в лесу бывало полно баб и девчонок, они собирали ягоды, грибы, весело перекликались и пели протяжные русские песни. Сейчас щебет птиц и шум листвы не нарушали никакие посторонние звуки. Все-таки среди местных пещера считалась недобрым местом, и без особой надобности рядом с ней никто старался не задерживаться.

Вход в пещеру по контрасту с теплым ярким деньком казался входом в пасти какого-то чудовища, которое прилегло на пригорке в ожидании беспечного путника. Не зря люди избегали этого места.

Прокофий набрался решимости, перекрестился по привычке, покрепче ухватил свою котомку и решительно шагнул внутрь. Он прошел всего несколько шагов от входа, как солнечный свет окончательно померк у него за спиной. Мужчину окружали сырые каменные стены.

Прокофий зажег лампу и снова двинулся вперед. Через несколько минут он достиг знакомого грота, из которого уходило несколько ходов в разные стороны, а один вел вниз. Лампа хоть и плохо, но освещала пространство грота. Похоже, с момента последнего посещения Прокофия, сюда никто не заходил. Теперь он уже знал, куда идти, и свернул в нужный проход. Мужчина все запомнил верно, и через некоторое время уже стоял рядом с четырьмя скелетами. Пора было испытать нож.

Прокофий торопливо достал холстину из-за пазухи, развернул ее, и в неярком свете лампы сверкнуло лезвие ножа.

«Что же мне надо с ним сделать?» — задумался он. — «Может, положить его рядом со скелетами?»

Ничего другого в голову ему не приходило, поэтому он решил так и сделать, и подождать какое-то время. Прокофий аккуратно положил нож между двумя ближайшими скелетами и отошел в сторону.

В пещеру не проникало никаких звуков снаружи, но полной тишины не было: где-то раздавались шорохи осыпающейся земли, невдалеке капала вода, вроде бы послышался шум крыльев летучей мыши. Но наиболее явственно Прокофий слышал стук крови в ушах. Долгое время ничего не происходило.

«Все это напрасно. Ничего не получается, — в сердцах