желанных женщин журналу «Фотоплэй». Нанетт опоздала [28]: выиграй она на год раньше, встретила бы в коридорах актрис Элейн Стритч, Клорис Личмэн и Нэнси Дэвис (впоследствии Рейган) – все три жили там в 1946 году. Когда Клорис Личмэн [29], недавно ставшая мисс Чикаго, прибыла в город, ей едва ли исполнилось двадцать, но спустя три месяца она уже дефилировала по универмагу «Бергдорф-Гудмен» в английском костюме из зеленой шерсти под бобровой шубой до пят и в замшевых туфлях на каблуках в тон костюма. К тому моменту она уже была во втором составе двух бродвейских пьес и чувствовала, что это «лучшее время ее жизни».

Нанетт Эмери ощущала то же самое. Она запланировала прибытие в Нью-Йорк в копии самого модного в то время платья, «таунли» от Клер Маккарделл. Клер Маккарделл – американский дизайнер одежды, вдохновлявшаяся вкусами и традициями американцев. В период ограничений, наложенных Второй мировой войной, когда бесспорный центр моды – Париж – стал недоступен для американских модельеров, Маккарделл стала процветать. Она, скажем, ввела в моду обновленную версию дирндля: широкая пышная юбка и затянутая талия – а в 1944 году она создала исключительно патриотическое платье, использовав излишки хлопка, применявшегося в изготовлении метеозондов. Год спустя Маккарделл, подобно Филлис Ли Шуолби, попыталась представить, как будет выглядеть мир, победивший нацизм. Ее коллекция 1945 года демонстрировала верность ценностям первопроходцев Америки: она в полном объеме обратилась к так называемым карманам первопоселенца, которые поместила и на брюки, и на юбку, и они нахально выделялись острыми углами [30]. (Всего пару лет спустя свободный дух американских первопоселенцев уступит дорогу знаменитому «нью лук» Кристиана Диора.) Поначалу американские женщины воспротивились возвращению «ограничивающей женственности» [31]: юбок в несколько сантиметров от пола, затянутой талии, по-военному браво выпяченной груди и неудобного корректирующего белья, требуемого для такого дерзкого кокетства. Однако «нью лук» быстро победил послевоенное видение моды, предложенное Маккарделл.

Но пока на дворе стоял 1945 год, Маккарделл была все еще в моде, война в Европе закончилась, и Нанетт ехала в «Барбизон». В воздухе витали вопросы без ответов, а послевоенный оптимизм заражал всех и каждого.

Иосифа Сталина все еще звали «дядюшкой Джо», холодной войной пока даже не пахло, и до начала охоты на ведьм и поисков скрытых симпатий к коммунистам, развязанной сенатором Джозефом Маккарти, оставалось целых пять лет.

В то время Нанетт и ее подруги были научены Великой депрессией и Второй мировой войной, что радости жизни преходящи и надо пользоваться любой возможностью.

Шуолби сообщила Нанетт и остальным тринадцати победительницам, что они будут второй группой, которую поселят в отеле. Шуолби писала: «В прошлом году наши стажерки наслаждались жизнью в подобии студенческого общежития в отеле для женщин „Барбизон“», но предупредила: «Вы должны быть готовы принять любые доступные варианты размещения». Помимо письма Шуолби Нанетт получила рекламную брошюру отеля: плотная бумага, прекрасные фотографии, на которых место, где она будет жить, выглядело на порядок лучше, чем «отель-общежитие». Роскошные снимки библиотеки, музыкальной комнаты, наполненной солнцем террасы среди башенок отеля. Даже листок шелковистой бумаги с логотипом «Барбизона», исписанный женственным округлым почерком, и адресом, указанным внизу: «Лексингтон-авеню ⁄ 63-я ул. Нью-Йорк 21, НЙ».

Lexington avenue at 63rd street, New York 21, N.Y.

С тех пор и по самый 1979 год, когда программа прекратила существование, все победительницы конкурса селились в «Барбизоне».

Филлис Ли Шуолби советовала Нанетт и остальным «запастись симпатичным гардеробом для города в темных тонах, чтобы ходить на работу», и посвятила в то, что в «Мадемуазель» считалось табу: «Ходить без шляпки и в белых туфлях». Шуолби выразилась предельно ясно: четырнадцать молодых женщин, выбранных изо всех уголков США, должны были явиться в модных, приемлемых в Нью-Йорке, вещах, а не выглядеть так, как в их родном городе. Беспокойство Шуолби было вполне обоснованным. Писательница Диана Джонсон, автор многих успешных романов, в том числе «Развода», выигравшая конкурс в 1953 году в возрасте 19 лет, писала: «Как и все, я никогда не бывала восточнее Миссисипи» [32]. Для нее роскошные шляпки, которые носила Блэкуэлл и прочие успешные нью-йоркские дамы, были чем-то с другой планеты: «Конечно, в моем родном городе Молин, штат Иллинойс, тоже существовали шляпки; я даже видела, как моя мать надевала шляпку в церковь по случаю (Пасхи)». Но, стоя перед редакцией «Мадемуазель» по приезде, Диана и другие победительницы конкурса (включая Сильвию Плат), хотя и были отличницами и активными молодыми женщинами, вряд ли могли олицетворять утонченную элегантность. «Двадцать девушек из Калифорнии, Юты и Миссури: при виде того, что на нас надето, редакторы побледнели, а наши шляпки привели их в замешательство: позаимствованные у мамы скромные шляпки для церкви».

Хотя от приглашенных редакторов ожидалось прибыть в новых шляпках и новой одежде, стажировка в журнале «Мадемуазель» не совсем соответствовала определению «летняя подработка», и те, у кого не было лишних средств, частенько попадали в глупое положение и искали, у кого бы занять, тогда как все остальные телеграфировали домой с просьбой как можно скорее выслать им денег. В конце июня Нанетт, как и прочим, должны были выплатить 150 долларов [33], сумму, которая – довольно разумно – законно покрывала «фотографирование для „Мадемуазель“, статьи и заметки, рассказы, идеи или рисунки, принятые к публикации». Ста пятидесяти долларов (хотя это была вполне достаточная сумма для Нанетт и тех девушек, которые могли захватить с собой еще) едва хватало на расходы, в особенности тогда, когда деньги требовались практически сразу, а первый чек от «Мадемуазель» приходил только в середине месяца. (Сумма в 150 долларов до вычета налогов не менялась еще девять лет, до тех пор пока в 1954 году приглашенные редакторы не получили прибавку к гонорару в 25 долларов, когда выяснилось, что месяц в «Барбизоне» стоил 60 долларов; первая работа, которую получали выпускницы, приносила 195 долларов в месяц, а за комнату или квартиру платили от 30 до 40 долларов; просто несопоставимо.)

Нанетт, которой была доступна роскошь не зависеть от 150 долларов гонорара, твердо решила провести июнь 1945 года так, как мечтала. Нанетт жила в номере 1411 «Барбизона» и часто получала телефонные сообщения от оператора, которые забирала всякий раз, когда возвращалась домой. Ее подруги, пытавшиеся дозвониться к ней в «Барбизон», не раздумывая, сообщали, что перезвонят в полночь. Для постоялиц «Барбизона», таких как Нанетт, не было ничего удивительного в том, чтобы засиживаться допоздна – она не была ни из тех бедолаг, которым родители запретили возвращаться позже определенного часа, ни из «девушек Гиббс»: в их случае за ранним