Впервые в жизни я вбежала в кабинет Нолана без стука. Я спросила, с какой стати он изменил сюжет таким образом, что повествование шло от лица Синье, и даже не посоветовался со мной.

– А разве это твоя история? Я думал, мне прислал кто-то из агентов.

Нолан – отличный лжец, но сейчас он даже не попытался придумать что-то правдоподобное.

– А что касается повествования, я думаю, зрители уже повидали достаточно бешеных женщин на своем веку. Разве нет?

Я пропустила его слова мимо ушей – вынужденно, потому что не хотела, чтобы он посмеялся надо мной и назвал истеричкой.

– А концовку-то зачем изменил? – не унималась я, несмотря на его предостерегающий взгляд. – Синье не должен был так просто отделаться!

Нолан расхохотался:

– Спустись с небес на землю, Лола. Твоя концовка очень слабая. Банальное клише. Очередная версия «Кэрри»[8].

Конечно, он был прав. Он всегда прав.

– Мой «Синье» показывает, что великое искусство важнее морали, – сказал Нолан и подмигнул.

Подмигивание – это так странно: оно переводит все в шутку, даже если шутят над тобой. Ненавижу подмигивания.

– Серьезно, Лола. Не расстраивайся. Тебе должно быть приятно, что ты внесла свой маленький вклад в создание такого великолепного фильма. Ты ведь всегда этого хотела – быть частью моей работы?

Я не могла решить, стоит ли злиться на него из-за того, что он переиначил мой текст на свой лад, или благодарить за то, что он усовершенствовал мою идею. И у нас наконец появилось что-то наше… Хотя он, наверное, считает это своим.

Это была моя последняя история. Я не пережила бы подобное разочарование еще раз.

Комментарий Коры по поводу концовки фильма, возможно, немного реабилитировал меня в собственных глазах. Но вместе с тем я ощутила жгучее чувство вины. Нолан – гений. И мнение каких-то левых подростков, критикующих его режиссерские решения, не заслуживает внимания.

– Как тебе его дочка? – спрашивает девушка – по-видимому, Джесс.

Я не знаю, почему мне так хочется услышать ответ, но замираю в ожидании.

– Лола? – Кора делает небольшую паузу, как будто действительно обдумывает свои слова. – Вообще она мне понравилась. Производит впечатление человека, с которым было бы интересно пообщаться.

– Ага, интересно, – добавляет Фэй, но, судя по ее тону, она подразумевает под этим словом нечто отрицательное в отличие от Коры. – Она разоделась точь-в-точь как ее мать.

Мне хочется подойти и поправить ее. Я не одевалась как Лорелея – я оделась как Пташка. Здесь есть большая разница. Нолан никогда бы не оценил, если бы я захотела выглядеть как моя мать. А вот оммаж Пташке он бы, пожалуй, одобрил. В любом случае выходить к ним я не буду. Останусь в укрытии.

– Мне кажется, она всего лишь пытается вписаться, – говорит Кора. – Просто она не знает, что вписываться сюда – не лучшая идея.

Ее друзья не смеются и не противоречат. Я начинаю думать, что Кора, наверное, права и с этим городом действительно что-то не так. Видел ли это Нолан, когда приехал сюда снимать «Ночную птицу»? Может быть, именно поэтому Харроу-Лейк показался ему таким привлекательным? Или он посчитал рассказы о чудовищах, лесах, которые забирают к себе людей, и «плохой воде» обычной суеверной ерундой? Да, именно так бы он и сказал: обычная суеверная ерунда. Но почему тогда так неприятно сводит живот? Почему по спине бегут мурашки и мне все время – даже сейчас – хочется оглянуться и убедиться, что в этих лесах за моей спиной нет никого и ничего опасного?

– Харроу-Лейк раскрывает в человеке худшие качества – как в моей матери, – говорит Кора. – Да что там – как во всех в этом чертовом городе. Рано или поздно все плохое лезет наружу. Поэтому я свалю отсюда на фиг при первой же возможности. Надо уехать до того, как зло вонзит свои когти слишком глубоко.

– Плохое есть везде, Кора, – говорит Фэй. – Видишь, что случилось с папой Лолы. Можешь себе представить, чтобы кого-нибудь из местных средь бела дня пырнули ножом? Надеюсь, ты не начала рассказывать ей истории о нашем городе?

На мгновение Фэй замолкает, но тут же взрывается:

– Господи, Кора! Она, наверное, и без того страшно напугана, особенно если учесть, что ее папа в больнице. А вдруг он умрет?

Вдруг он умрет?

Хватит.

С ним все будет хорошо.

Я повторяю эти слова снова и снова, углубляясь все дальше в лес, но никак не могу заглушить назойливый шепот в своей голове. А вдруг я правда осталась одна? Как я буду без него? Я провела без него всего одну ночь, и мои нервы уже на пределе. Нужно поговорить с Ноланом. Прямо сейчас.

Ветви платанов закрывают большую часть пунцового закатного неба, цвет которого плавно сменяется на сумеречный темно-синий. Я продолжаю идти наугад, то и дело поглядывая на экран телефона. Нет сети. В это время суток лес выглядит совсем иначе, чем в ночных сценах из фильма. Все кажется знакомым и незнакомым одновременно – как старая сказка, которую слишком давно не вспоминали. Но вокруг нет ни домов, ни других построек – вообще никаких примечательных мест, которые могли бы подсказать мне, куда я забрела. Я заблудилась. Эта мысль предательски просачивается в мой разум, но я прогоняю ее прочь. Я не заблудилась. Просто ищу место, где будет ловить связь в этой глуши. И сейчас еще достаточно светло. Ориентируясь на свой внутренний компас, я спешу в направлении, где, как мне кажется, находится дом бабушки. Но постепенно склон становится все более пологим, и я понимаю, что ушла совсем не в ту сторону. Судя по всему, это край котловины, в которой располагается Харроу-Лейк, а значит, дом остался далеко позади.

Проклятие! И что мне теперь делать?

Нолан!

Молчит.

Нолан!

Мне остается лишь идти вниз по склону и надеяться снова увидеть знакомый ландшафт. Время от времени я поглядываю на телефон, но сейчас пользы от него не больше, чем от обычного кирпича. Правда, когда я выхожу на маленькую полянку, на экране все же появляется одна палочка связи. Счастье!

Я устраиваюсь на узловатых корнях приземистого мертвого дуба прямо посередине прогалины. В телефоне одно за другим чирикают уведомления, но все это рекламный мусор. Ни одного сообщения ни от Нолана, ни от Ларри. Да уж. Как я докатилась до того, что меня расстраивает отсутствие сообщений от Ларри?

Я начинаю набирать Нолану, но в процессе понимаю, насколько это бесполезно. Даже Нолан не сможет мне помочь выбраться из леса в трех штатах от него. Только понервничает. Не оптимально. Вместо этого я набираю номер бабушки и слушаю гудки. Слегка запрокинув голову и прислонившись к дубу, я замечаю на ветках маленькие белые штучки, похожие на желуди. Кажется, если долго и пристально на них смотреть, то они упадут на землю. Гудки по-прежнему идут. Наконец они обрываются одним долгим «бииииииип», и наступает тишина. Я пытаюсь позвонить, но на экране снова появляется надпись «ТОЛЬКО ЭКСТРЕННЫЕ ВЫЗОВЫ». Господи, зачем я только забрела сюда одна? Почему нельзя было просто подойти к Коре и ее друзьям?