Притом все Поморье платило князю подать. Каждая деревня вносила ему известную плату за землю; кроме того, взималась подать с рынков, корчем и солеварен, бралась пошлина с провозимых товаров, и народ был обязан к некоторым общественным работам, которыми распоряжался князь, например, к строению укреплений, прокладке дорог, и т. п. Наконец, в распоряжении князя находились пустынные земли. Доходы свои князь получал, без сомнения, на общественные издержки, на дружину, на содержание системы укреплений для защиты страны и т. д.; но понятие государства так мало сознавалось поморянами, что князю стало легко, в последующее за введением христианства время, когда разрушились все старые славянские учреждения, распоряжаться и доходами, и самими деревнями, которые их платили, как личной собственностью, и даже отчуждать их. Этот глубокий переворот в общественном устройстве Поморья будет обстоятельно описан в свое время, и тогда же будут рассмотрены подати и пошлины поморские. Здесь же достаточно привести отрывок из одной грамоты 1109 г., где исчисляются доходы, назначенные монастырю в Гробне; этот отрывок дает некоторое понятие о том, какого рода доходы были у князя поморского: ибо доходы гробненского монастыря были княжеские, отчужденные вследствие упомянутого обстоятельства. «Имения, которые господин Ратибор (князь поморский) с благочестивою супругою своею Прибыславою дали церкви Св. Марии и Св. Годегарда в Гробне… есть следующие: в области Ванцлавской сама деревня Гробно с принадлежностями и корчмою, и в середине той области рынок и корчма, также сбор с судов, которые проходят у крепости Узноима. В области Щитненской две деревни, Роховицы и Корино и третья часть деревни Славоборицы, и в этой же области рынок и корчма. У крепости Щетина на Одре одна деревня Челехова, и при крепости Выдухове, лежащей на Одре же, третья часть сбора со всех судов, тут проходящих, и рыбная ловля в реке Текменице и половина ловли в потоке Крепенице, что принадлежит к деревне Дамбьягоре. В области Сливинской, которая принадлежит к крепости Камену, одна деревня у моря Пустихова. В Колобреге сбор соли с (солеваренных) сковород за Воскресные дни и у означенной крепости (Колобрега) корчма, а также в Колобрежской области две деревни, Поблоте и Свелюбе, и сбор на мосту, а именно с каждой телеги, переезжающей чрез оный, два гроша Польской монеты и один хлеб, и с каждого человека, варящего там соль и переходящего через тот мост, грош, и у того моста корчма, а равно такой же сбор на другом мосту на р. Радове и половина пошлины с дерева, сплавляемого по р. Персанте. Также в крепости Белград одна корчма и третий грош сбора с телег, там проезжающих».

Стало быть, поморский князь не имел значения и власти настоящего государя, он не управлял страной и богатыми городами поморскими; но он почитался священным главой всего поморского племени и распоряжался общественными доходами довольно значительными. При отсутствии у поморян, как у всех балтийских славян, внутреннего сознания народного единства, лицо князя составляло для них внешнюю связь: в каждом своем городе поморянин видел священный двор, принадлежавший одному человеку, и в наружном образе являлось ему единство его земли.

От поморян и других соплеменников своих ране отличались преобладанием религиозной стихии во всем общественном строе: все их учреждения основывались на поклонении божествам и вся мысль, вся воля народа была в руках жреца. Сам князь ранский получил религиозное значение и, осененный покровительством богов, возвысился над всеми прочими князьями балтийскими. Он, может быть, даже и не назывался князем, а носил высший титул. «Ране одни между Славянами имеют царя», говорит летописец Гельмольд и несколько раз обращает на это внимание своих читателей. Мы переводим латинское слово rex словом царь, потому что настоящий титул ранского властителя неизвестен, а название король соединено с представлением о государях западных, германо-романских, которое вовсе не сообразно с характером ранского быта. Однако же тот самый летописец беспрестанно упоминает о князьях у балтийских славян и даже часто величает могущественных бодрицких князей тем же титулом rex. Стало быть, говоря, что у одних ран между балтийскими славянами есть царь (rex), он очевидно имел в виду какое-то особенное значение их государя. И действительно, как ранский Святовит почитался по всему славянскому Поморью главным божеством, ранский храм в Арконе – первым храмом и сами ране – старшим племенем, так и царь их пользовался у балтийских славян особенным уважением. Вот любопытное свидетельство Саксона Грамматика: при нападении датского войска, которому помогали ране, на поморскую область Острожну, «двое Славян бросились в лодку и искали спасения от неприятеля; за ними пустился в погоню Яромир, государь (Саксон в этом месте называет его князем) Ранский и пронзил одного из них копьем; другой обернулся и хотел отомстить за товарища; но, увидев, что подымает руку на Ранского царя, благоговейно отбросил копье в сторону и пал ниц. Столь велико, прибавляет Саксон, уважение этого народа к людям, облеченным высоким саном».

Такого необычайного уважения балтийские славяне вообще не имели и к своим собственным князьям, не говоря уже о чужих и враждебных им. Очевидно, поэтому, что именно ранский князь, о котором и рассказывается это происшествие, возбуждал в славянском народе такое благоговение, – благоговение религиозное и потому независимое от всяких временных отношений, от политического разрыва и войны.

Но религиозному уважению не соответствовала вещественная власть. Царь ранский находился в том же положении, в каком и князь поморский, может быть, в еще менее выгодном. С одной стороны, он вполне зависел от жреца, который объявлял волю богов: царь был только исполнителем этой воли, и даже на войне вел войско, куда жрец, погадав, приказывал. Самые важные политические сношения возлагались даже прямо на жреца, а не на царя. А с другой стороны власть царя была, точно так же, как на Поморье, ограничена общиной: войну и мир, союз и разрыв решала община, а царь лишь исполнял ее волю.

Община обсуждала и решала общественные дела на Поморье и Ране, но не так просто, как бывало в древнейшее время у всех славян и впоследствии еще у лютичей, не на одном только безразличном сходе народа. У славян поморских и ранских народ резко делился на два сословия: на знать и на простых людей. Аристократическая стихия, которая, мы видели, вкралась издавна в быт балтийских славян и не перевелась даже у буйных лютичей, а у бодричей упорствовала против самых сильных князей, здесь достигла полного развития. Все современные свидетельства исторических сказаний и грамот ярко обозначают раздвоение народа на Поморье и Ране: «знатные люди и народ Ранский», «знать Ранская», «все первенствующие в Ранской знати», «знать и народ Щетинский», «знать и народ Волынский», «знать и народ в Пырице (поморском укреплении)», такие выражения встречаются в них постоянно.

Знатность рода чрезвычайно уважалась на Поморье и Ране, и влияние знатных людей было совершенно независимо от всяких отношений, к князю ли, или к народу. Знать была там сословие самостоятельное, а не служивое, аристократия, а не дружина. Князь не имел над ней прямой власти, не только в городах, но даже в укреплениях, которые гораздо более от него зависели. Князь не мог приказывать знатным людям своей страны, а посылал им лишь предложения с поклоном от своего имени, и те, обсудив княжеское слово, принимали его, или отвергали. Оттого строго отличается в современных памятниках самостоятельное сословие знатных людей от тех лиц (также принадлежавших к знатным родам), которые поступали к князю на службу и получали от него начальство над укреплением и округом, к укреплению приписанным, или над частью войска (первых называли жупанами, последних – сapitanei): они становились, разумеется, слугами княжескими и исполняли княжеские повеления.