Французский историк левых взглядов из круга Матьеза Жерар Вальтер обстоятельно изложил тогда и проанализировал книгу Старосельского о якобинской диктатуре[270]. По словам Вальтера, советский историк стал пионером в систематизированном исследовании организационной структуры якобинской диктатуры. Тот же Вальтер указал на историографическую важность определения Старосель-ским массовой базы диктатуры и проведенного им анализа формирования властных структур на низовом уровне.

Приоритет Старосельского в структурном анализе якобинской диктатуры был осознан и в советской историографии времен Оттепели: «Старосельский был первым историком-марксистом, который увидел в парижской секционной организации зачаток демократической диктатуры народа, а также поставил проблему двоевластия как существенной черты периода якобинской диктатуры», – писал В.Г. Ревуненков, подчеркивая, что советский историк «в известной мере предвосхитил выводы», к которым пришел Альбер Собуль[271].

Можно добавить, что и само понятие «якобинская диктатура» появилось в мировой науке благодаря советским работам 20-х годов (у предшественников заменителями были либо традиционно-формализованное «Революционное правительство», либо пежоративное: «террористический режим»). Исследования советских марксистов, вместе с работами Матьеза, обозначили переход в историографии Революции от представлений о якобинской «аномалии», о якобинстве как «вывихе истории» к выявлению исторических предпосылок революционной диктатуры и социальной обусловленности ее политики.

Глава 3

Из школы Кареева в советскую историографию: Я.М. Захер[272]

Яков Михайлович Захер (1893–1963) принадлежал к революционному поколению, к тем увлеченным идеей преобразования общества на социалистических и демократических началах ученым, что пришли в историческую науку вместе с революцией 1917 г. Революция стала источником творческого вдохновения, и Я.М. почти всю профессиональную деятельность посвятил изучению Французской революции, в которой видели прообраз произошедшего в России.

Cосредоточившись в главах о Фридлянде и Старосельском на специфичности советской историографии как научного и культурно-исторического явления, я старался не упускать из виду другую сторону вопроса – преемственность отечественных традиций историознания. В этом отношении творчество Захера, да и собственно личность ученого несомненно благодатное поле исследования.

Путь Захера в науку был радикально отличен от пути Фридлянда, Старосельского или Далина. Его нельзя считать участником революционных событий, и в Гражданскую войну его общественная деятельность носила, скорее, просветительский характер. Главным для него в этот период было обучение на историко-филологическом отделении Петроградского (тогда) университета, так что научной школой Захера явились не Комакадемия с ИКП, а семинар Николая Ивановича Кареева. Став марксистом, он сохранил тот фундамент профессионализма, что приобрел в школе Кареева.

И, хотя представителям школы Кареева пришлось многое усвоить из идеологического канона советского марксизма, в целом для Захера марксизм оставался скорее идейно-политической, чем методологической позицией.

Я благодарен моим предшественникам, в первую очередь – профессору Сыктывкарского университета Василию Павловичу Золотареву, который собрал значительный документальный материал и представил к столетию Захера обстоятельный биографический очерк[273]. А петербургский историк В.С. Брачев уточнил обстоятельства жизни ученого до 1938 г. и воссоздал на основе материалов следствия перипетии судебной расправы над ним[274]. В самое недавнее время Захером занялась ученица Золотарева Анастасия Кутузова. Ей по материалам архива ФСБ по Красноярскому краю удалось установить обстоятельства «второго дела» Захера, приведшего к продлению его пребывания под стражей.

В воссоздании облика и биографии Захера я опираюсь в основном на материалы личного архива ученого, которые были предоставлены в мое распоряжение его вдовой Зоей Ивановной и падчерицей Людмилой Николаевной Русак. К сожалению, это лишь часть рукописного наследия Я.М[275]: не сохранилось ни подготовленных для переиздания монографий о «бешеных» и Шометте[276], ни текста докторской диссертации, ни писем Я.М., в том числе из мест заключения (судя по сохранившимся письмам первой жены[277], переписка между ними с 1943 г. была достаточно регулярной). Лакуны постараюсь восполнить личной перепиской, а также воспоминаниями тех немногих, кто знал ученого.

Родился Я.М. 22 октября (по старому стилю) 1893 г. в Миасском заводе[278], как записано в свидетельстве, выданном раввином Оренбургской губернии. Родители – горный инженер Мендель Бейну-сов Захер и его жена Ольга Григорьева (орфография подлинника). Позднее, 30 декабря 1909 г., раввин г. Режица (ныне Резекне в Латвии) выдал уроженцу города Менделю Захеру удостоверение в том, что «имя Мендель соответствует в общежитии имени “Михаил”, а потому он, Захер, именуется Михаилом[279], а сын его Яков – Яковом Михайловичем». Справка была предназначена «для представления в учебные заведения», аттестат об окончании Тенишевского училища выдали Якову Михайловичу Захеру.

Я.М. учился в этом знаменитом училище в 1903–1910 гг. Оно помещалось по адресу: Моховая, 33, наискосок от дома, где после переезда в столицу поселилась его семья, приобретя квартиру на ул. Моховой, 28. Учрежденное «русским американцем» князем В.М. Те-нишевым, то было учебное заведение нового типа. Символично, что для него было выстроено специальное здание со стеклянной крышей и огромными окнами, резко выделявшееся из окружающего питерского пейзажа. Как коммерческое училище оно и подчинялось не министерству просвещения, а министерству финансов, что позволяло работать по собственной программе и методике (ни отметок, ни переводных экзаменов). А учащиеся вместо стандартной формы были одеты, по воспоминанию О.Э. Мандельштама, «на какой-то кембриджский лад»[280].

Будучи по статусу приравненным к реальному училищу, Тенишевка, между тем, отличалась весьма широкой подготовкой (князь задумывал формирование русского, говоря современным языком, менеджерства). Помимо полного и привычного для отечественной средней школы набора предметов математического и естественно-научного циклов, кроме русского языка и словесности (а также немецкого и французского), русской и всеобщей истории, в аттестате Захера были указаны: коммерческая арифметика, счетоводство, политическая экономия, законоведение, гражданское и торговое право, товароведение, коммерческая география. А сверх того – рисование, чистописание и пение.

Обучение велось на высоком уровне: ведущие преподаватели пришли из университетов, к услугам учащихся были различные лаборатории, обсерватория, оранжерея. Девизом училища было «знание – сила». Ученики, по уставу, не должны были вмешиваться в политику. Вместе с тем общественная жизнь, по отзыву собственного журнала, «била ключом»[281]. Выступали ведущие поэты Серебряного века, ставил спектакли В.Э. Мейерхольд, но самое главное, поощрялись интенсивное самообразование и творческая самодеятельность самих учащихся: кружки, диспуты, журналы.

Состав учеников был элитарным: сыновья философа В.В. Розанова, историка и лидера кадетов П.Н. Милюкова, генерала Н.Н. Юденича. Никаких ограничений, кроме высокой платы за обучение. Родителям Я.М. она была по силам. Окончив в 1885 г. Петербургский Горный институт[282], Михаил Вениаминович Захер (род. 1861 г.) после успешной работы горным инженером входил в правление различных горнодобывающих компаний, был вице-президентом российско-монгольского акционерного общества «Монголор», которое сыграло заметную роль в развитии экономических связей между двумя странами и среди акционеров которого