В результате краха СССР большинство осталось у разбитого корыта. Разбогатевшие и значительная часть нового среднего класса отвергли прежнюю солидарность «единого общества» и уверовали в утопию «солидарность победителей». Большинство ностальгирует о солидарности и справедливости общинного строя. И те, и другие неадекватны нашей патологической реальности.

В принципе, в такой ситуации всем группам было бы крайне необходимо рациональное объективное знание об обществе и государстве, но обе общности расколотого общества отвергают такое знание. Их загнали в коридор, по которому они катятся вниз, перемешавшись в бессмысленной сваре. Канон задан в ежедневных скандалах на всех центральных каналах телевидения. Хозяева мейнстрима — меньшинство, но они владеют финансами, наемными кадрами, СМИ и образованием. Они разными способами парализовали работу по строительству самосознания общности «бывших советских людей». При этом сами они не вырабатывают объективного знания, их познавательная система настолько идеологизирована и возбуждена, что они генерируют агрессивные трактаты с уродливой логикой — «смесь страха и невежества».

После I Мировой войны М. Вебер настойчиво призывал преподавателей и студентов совершенно устранить из образования идеологию. В той сваре, какая началась в Германии, возникла угроза утратить нормы рационального мышления. Его призыв не имел успеха, политизированная интеллигенция ринулась в битву идеологических фантомов, и из этой кучи вынырнули фашисты, снабженные деньгами магнатов. Население не получило разумного слова интеллигенции, поддалось архаизации в синтезе с техникой и пошло к катастрофе.

У нас образование в общественных науках оказалось в тупике. Какого-то сдвига школы и вузов к реальности ждать не приходится. На мой взгляд, той части интеллигенции, которая продумала и прочувствовала явления и процессы последних 30 лет (и их предпосылки), следовало бы размежеваться и с мейнстримом, и с их противниками на ринге. Разумно было бы следить «за битвой двух тигров в долине», а все силы потратить на изучение реальности и создание линейки учебников и пособий, которые бы помогли школьникам и студентам укрепиться на платформе рационального и объективного знания. Какой бы вектор каждый из них выбрал, будет лучше, если он трезво оценить последствия.

Тогда и начнется и консолидация, и конструктивная политическая борьба.

Наследие харизмы

В последние два века в обществоведении использовались две идеальные («чистые») модели обществ и государств: традиционные и современные. Современным назвали государство модерна — конструкцию, которая сложилась в процессе череды революций, породившей Запад как особую цивилизацию. «Незападные» общества и государства называли традиционными.

Деление это условно, т. к. некоторые незападные государства уже в XIX в. смогли перенести и освоить западные культурные достижения, важные технологии и институты — модернизировались. Но эти инновации «прививались» на ствол своей культуры, и по ряду фундаментальных признаков (мировоззренческих и социальных) эти государства относили к классу традиционных. Примеры: Япония, Россия (затем СССР), Индия. С другой стороны, и в западных странах уцелели или расширяются ниши традиционных культур, а в некоторые периоды происходит и архаизация (например, рабовладение или такие институты как суд Линча в США).

Модернизация — процесс необходимый, но болезненный, он наносит обществу культурную травму, более или менее сильную. Большую травму в России нанесли реформы Петра Великого, форсированная индустриализация и коллективизация в СССР, но при этом культурная основа была сохранена, а перенесенные институты были адаптированы. Сейчас для нас надо изучать и обсуждать ход форсированной модернизации, во многих отношениях переходящей в вестернизацию (насаждение западных институтов без приспособления к национальной культуре).

Переход от советского государства к вестернизированной системе с «гражданским обществом» — процесс сложный, но разработанного проекта не было, не было и явного целеполагания и ограничений. Ни исследований, ни доступной литературы не было, решения были плодами импровизаций, не связанных в систему. Надеялись, что все утрясется само собой. Сейчас очевидно, что необходима рефлексия. Каковы результаты программы этой модернизации?

Рассмотрим один небольшой элемент этого процесса — создание оппозиции.

Традиционные общества структурированы с явной и устойчивой иерархией, каждая социокультурная группа обладает своими атрибутами, знаками различия, четкими правами и обязанностями. Таковы были сословные общества. Конфликты возникали между кланами или претендентами на престол, а между сословиями из-за нарушения чужих прав или невыполнения своих обязанностей. Единство является идеалом и заботой государства традиционного общества. Источник его легитимности лежит в авторитете государя как отца, и в ритуалах это государство подчеркивает существование такого единства.

Гражданское общество отрицает единство общества как утрату свободы, плюрализма. Государство должно создавать условия для конкуренции, а периодически испытывать революции. В фундаментальной «Истории идеологии», по которой учатся в западных университетах, читаем: «Гражданские войны и революции присущи либерализму так же, как наемный труд и зарплата — собственности и капиталу… Гражданская война является условием существования либеральной демократии. Через войну утверждается власть государства так же, как политическое право — собственностью… Таким образом, эта демократия есть ничто иное как холодная гражданская война, ведущаяся государством». Постепенно эти войны были ограничены законами, но цивилизованная война всех против всех требует непрерывной деятельности оппозиции.

Соответственно, в этих двух моделях государств структуры власти сильно различаются. При правителях традиционных обществ были советы, а для принятия важных решений созывались соборы. Обсуждения длились, пока не найден консенсус, решения принимались единогласно. Прекрасно описал принятие решений сельским сходом крестьянской общины А.Н. Энгельгардт в «Письмах из деревни» (1872-1887 гг). Здесь не парламент, а собор, здесь нет оппозиции, а все ищут приемлемое для всех решение. В СССР Советы (например, Верховные Советы) также относились к собраниям соборного типа — решения принимались единогласно.

Он пишет: «Слыша отрывочные, бессвязные восклицания, бесконечные споры с повторением одного какого-нибудь слова, слыша это галдение, по-видимому, бестолковой, кричащей, считающей или измеряющей толпы, подумаем, что тут и век не сочтутся, век не придут к какому-нибудь результату. Между тем подождите конца, и вы увидите, что раздел поля произведен математически точно — и мера, и качество почвы, и уклон поля, и расстояние от усадьбы, все принято в расчет, что счет сведен верно и, главное, каждый из присутствующих, заинтересованных в деле людей убежден в верности раздела или счета. Крик, шум, галдение не прекращаются до тех пор, пока есть хоть один сомневающийся.

То же самое и при обсуждении миром какого-нибудь вопроса. Нет ни речей, ни дебатов, ни подачи голосов. Кричат, шумят, ругаются — вот подерутся, кажется, галдят самым, по-видимому, бестолковейшим образом. Другой молчит, молчит, а там вдруг ввернет слово — одно только слово, восклицание, — и этим словом, этим восклицанием перевернет все вверх дном. В конце концов, смотришь, постановлено превосходнейшее решение, и опять-таки, главное, решение единогласное».