жалась… А бабку сюда гони, у грымзы руки золотые, как до живности доходит. У Ночки началось…

Это был их день! Тот самый день, когда удачи нижутся ягодка к ягодке, словно бусы. Отцовские приказы, умница Ночка, то, что мать с бабушкой были в доме, а она – на веранде… Сестра-Жизнь протянула их с Марком любви руку и улыбнулась.

– Иди в дом, – велела Агапе, – быстро! И садись…

Певец кивнул и вошёл, Агапе просчитала до дюжины и вбежала в боковую дверь.

– Отец зовёт, – выпалила она. – Он с Ночкой! Там уже…

Конечно, они пошли вдвоём – бабушка и мать. Марк уже сидел в углу за столом, китара и мешок лежали рядом. У окна доедали своё мясо отрамские купцы, они заплатили за стол и ночлег ещё вечером. Агапе схватила кувшин и миску. Если что, она льёт гостю молоко.

– Ненавижу молоко, – признался Марк, – но из твоих рук хороша даже цикута. Выйдешь вечером? Осенью звёзды – яблоки и падают, а сейчас они цветут.

– Выйду!.. Марк, ты… Я подам мясо, холодное, и… Мне надо уйти, только ты подожди. Я…

– Ничего не понимаю, но я в самом деле голоден, как собака. И хорошо, что ты уйдёшь. При тебе я могу только любоваться, так что умру. С голоду.

«При тебе»… Они больше не расстанутся, второй зимы, второй пустоты не будет, значит, она возьмёт деньги Елены. Прямо сейчас пойдёт и возьмёт! Подло? Нет, ведь всем будет хорошо, кроме Харитона, ну и пошёл он к «грифам»! Елена сама предложила… Сама…

– Эгей, ты чего?

– Потом расскажу. Всё-всё…

* * *

Это ж надо было! Влюбиться, удрать, забыть, вернуться и вновь захмелеть. Никогда не надо возвращаться весной, или только весной и надо? Ведь ждала же, так ждала, что за десяток здешних стадиев почуяла, а сам он?

– Даже не знаю, – признался Марк. – Соврал, а потом вдруг подумалось, что оно и не враньё. Не совсем враньё.

– А что ты наврал? – сварливо уточнил фавн и почесал ногу, вырвав клок зимнего пуха. – И что ты мог наврать?

– Не хотел в Велон тащиться! Помог тут одному… умнику. Он сдуру с императором заелся, вот его за жабры и ухватили. Хотя, знаешь, от мужей удирать труднее.

– Истинную страсть не подделаешь, – сообщил козлоног, – мужья бесятся всерьёз, а стражники – за деньги. Меня тоже не поймали, лень стало… Тех, кто на Фертаровой вилле остался, забрали, не без того. Ну так нечего сидеть было… Чего в Велон-то не пошёл? Там в горах, говорят, горгоны ещё водятся, про титанов бы своих спросил.

– Нет там никаких горгон, а «грифы» – не цветочки, пчёлкам без надобности. Вот китары у них хороши…

– Ну так за китарой бы сходил. Не даром же всяких спасать!

– А потом куда? На галеры?

– Там бы остался. У моря, с должником, с китарой… Песенки бы пел… В Велоне хорошо, даже зимы нет.

– А петь кому прикажешь? Макрели? Физулл этот скучней мидии. Всё ему не так и будет не так, пока подружку не заведёт… Вот я и ляпнул, что не могу идти – невеста у меня. Даже имя назвал. Агапе. Сам не знаю, как в голову пришло, ведь не было с ней ничего! После – было, и как лихо, а тут только звёзды и пособирали…

– Ну и шёл бы к тем, с кем было, сюда-то зачем?

– Спроси что полегче. Болтаться в Стурне я не мог: с Физуллом мы не первый день пили, не прятались, а страже мышей ловить надо. Убрался от греха подальше, а как сюда занесло, сам не понял. Красивая она всё-таки…

– Красивая, – подтвердил фавн, – потому и жалко… Угробишь ты её.

– Не люблю предсказаний, особенно таких, – прикрикнул Марк. – Совсем не люблю, да и врёшь ты… Все фавны врут.

– Много ты фавнов видел.

– Ты – третий, и все врут.

– Ну так вали к конягам! Они врать не умеют.

– Зато дерутся. Когда про титанов слышат… И про вас.

– Ясное дело! Хотели во дворцы, а угодили из царской конюшни в мужичью, вот и бесятся. А не предавай!

– Вы лучше, что ли?

– Мы не лезли в чужие дрязги, – с достоинством объявил фавн. – Мы были, как ты сейчас, потому я с тобой и вожусь. Так точно женишься?

– Точно. Девушки любят свадьбы, так что будет Агапе свадьба.

– А счастье будет? Ей ведь счастье нужно, а из тебя счастье, как из меня коняга! Шёл бы ты лучше отсюда.

– Шёл бы? Вот заладил – «шёл бы к тем», «шёл бы к этим»… И что это ты меня все время выпроваживаешь, а? Никак слёзки утирать собрался?

– Дурак ты! – Фавн опять принялся рьяно чесать ногу. – Тебе назло она со мной не станет, а не назло не станет ещё больше… Говорю же, жаль мне её. Очнётся на соломе, рядом – ты. Без песен, без штанов, и лето кончится.

Выпьем?

– Выпьем. А лето как кончится, так и начнётся. Не бойся, я её не обижу.

* * *

Карпофор предлагал за невесту семь сотен стурниев, Марк положит перед отцом семьсот пятьдесят. Двести пятьдесят останется на свадьбу и дорогу, или просто на дорогу, если певцу откажут. Тогда они уйдут, передав выкуп через храм и уплатив пошлину, как делают все, кто женится без согласия родителей, назвав себя «детьми императора». Это дешевле свадьбы: за «пчёлок»[9] писцы берут не больше пятидесяти, но Агапе не хотела ссоры, она так и сказала Марку, провожая его на ярмарку за подарками. Дома пока ничего не знали, но девушке казалось, что её отпустят. Наверное, из-за Ночки, родившей лучшего в мире жеребёнка, и потом, когда Марк пел, мать с бабушкой плакали, а отец… Отец тёр глаза и клял чадящий очаг, а тот совсем не чадил…

Что-то шлёпнулось на кровать. Абрикос. Зелёный и жёсткий… Агапе вскочила и высунулась в окошко. Марк! С ума сошёл!

В доме спали, так спокойно спят лишь перед рассветом, Агапе тоже бы спала – мешало счастье. Тормошило, нашёптывало что-то странное, тянуло в поля и дальше к заветному бересклету. Марк здесь, они могут встретить рассвет, но если впереди сотни рассветов, один можно и отдать. Сейчас нужна осторожность… Девушка приоткрыла дверь в летнюю кухню. В углу сверкнули жёлтые глаза – кошка караулила крысу.

– Быстро же ты проснулась! – Марк чмокнул Агапе в щеку. – Опять подслушивала? За сколько стадиев?

– Нет, – невольно рассмеялась Агапе, – не подслушивала, просто не спала… А потом упал абрикос.

– Абрикос, виноград… Завтра обстриги, что хочешь,