Города Германской империи в этом общем освободительном движении занимают совершенно особенное место: вместо того чтобы завоевывать свою свободу сразу, путем победы или какого-нибудь ловкого маневра, и мало-помалу расширять ее, пользуясь всяким благоприятным обстоятельством, как делали другие общины, им пришлось пройти две строго разграниченные стадии, прежде чем они достигли независимости. В XII в. они, подобно всем городским общинам, делали попытки к освобождению. Но император, от которого они прямо зависели с тех пор, как он, освободив их от сеньориальной власти, непосредственно подчинил себе, держал их в строгом подчинении, и если даровал им льготы, то лишь гражданского характера; и каждый раз, когда они требовали автономии, он отказывал им. В 1161 г. Барбаросса покорил горожан Трира, которые составили заговор против своего архиепископа; в 1163 г., узнав, что жители Майнца убили своего господина, он поспешил туда, разорил город и срыл укрепления. Таким образом, в XII в. города приобретают лишь самые необходимые права, гарантии против сеньориального произвола, но отнюдь не политическую независимость. В середине XIII в. швабская династия прекращается; феодальная Германия пользуется выгодами продолжительного междуцарствия; города, имея дело лишь с местными князьями, настойчиво заявляют свои требования, и после борьбы, сопровождаемой то успехами, то неудачами, многие из них одерживают верх. Мец, который уже с XII в. пользовался известными привилегиями, достигает в то время полной независимости. Страсбург получает муниципальную администрацию, отличную от епископской; Безансон учреждает у себя коммуну и в 1190 г. заставляет нового императора, Рудольфа, утвердить свои вольности. Второй этап был пройден через 100 лет после первого, и именно тогда организуются знаменитые свободные города Священной Римской империи.

Таким образом, с XI по XIII в. вся Европа представляет одну и ту же картину: городские общины, прежде столь смиренные и до такой степени молчаливые, что мы почти ничего не знаем о них, развиваются, возвышают голос, стремятся все к одной цели — освобождению, и повсюду, несмотря на различие стран, эпох, обстоятельств, препятствий или опор, достигают ее либо более или менее приближаются к ней: все они увлечены одним общим потоком.

Сельские коммуны. Это движение было настолько всеобщим, что охватило даже деревню, и простые селения приобрели — путем ли добровольного пожалования сеньоров, или посредством восстаний — хартии вольностей. До нас дошло довольно большое число таких грамот, как, например, грамоты коммун Арк во Фландрии, Брюэр в Пикардии, и, по всей вероятности, еще большее количество их утрачено. Сельские коммуны можно было найти в каждой французской провинции, и мы с удивлением замечаем, что какая-нибудь скромная деревня в две или три сотни душ, население которой, вероятно, никогда и не было значительнее, в XII и XIII вв. пользовалась правами коммуны. Часто также поселения, слишком слабые, чтобы организоваться собственными силами, соединялись, заключали между собой союз и образовывали таким путем нечто вроде коллективной коммуны. Такие коммуны можно было встретить на юге Франции, в долинах Пиренеев, Альпах (их называли Escartons в Бриансонской области), а также на севере, в Пикардии, Понтье, Артуа и во Фландрии (таковы: Franc de Bruges, Quatre Metiers в поместье Saint-Bavon de Gand, Lederzeele, местность Waes). Из них наиболее известна ланская коммуна: она состояла из 17 сел, политическим центром которых был Anizy-le-Chateau, получивший в 1128 г. ланскую хартию, так называемую institutio pads.

Каковы же были результаты этих всеобщих усилий, иногда героических, часто продолжительных, какие были употреблены общинами всех разрядов, крупными и мелкими, для освобождения от произвольной сеньориальной эксплуатации?

Средневековые города, добившиеся свободы самыми разнообразными путями, получили, конечно, не одинаковое устройство, и степень их независимости, как и формы их организации, были чрезвычайно различны. Одна коммуна почти автономна, другая принуждена довольствоваться лишь подобием свободы; здесь вся власть принадлежит общему собранию жителей, там власть находится в руках олигархии, состоящей из нескольких семейств, которые присвоили себе монополию на замещение магистратур и муниципальных должностей, так что эти города невозможно определить каким-нибудь ясным и точным словом. С другой стороны, между наиболее независимыми местностями и теми, которые оставались под прямым надзором королевских или сеньориальных должностных лиц, было столько промежуточных типов, столько степеней, оттенков свободы и подчиненности, переходы от одних к другим были настолько нечувствительны, что трудно даже установить какие-нибудь категории, на которые можно было бы разбить их в интересах методического изучения. Это была непрерывная и последовательная иерархия, в которой одно звено непосредственно прилегало к другому. Тем не менее историки обычно делят их на два различных класса: коммуны и города буржуазии. Словом «коммуна» они обозначают те центры, которые добились известной политической независимости по отношению к своим сеньорам; наоборот, в городах буржуазии жители обеспечили себе только гражданские льготы, гарантии против административного, финансового, судебного и военного произвола господина, но не приобрели права самоуправления. Это деление совершенно условно; в Средние века его не знали, и на практике было бы очень трудно, если не невозможно, установить точные различия между наименее свободными коммунами и наиболее независимыми городами буржуазии. С этой оговоркой мы принимаем его, так как оно общеупотребительно и лучше соответствует действительности, чем всякое другое деление.

Коммунальная грамота. Права коммуны, как бы они ни были обширны или ограничены, почти всегда облекались в письменную форму; этот договор, заключенный между нею и сеньором, носил название коммунальной грамоты, он представлял собой основной документ, на который можно было ссылаться в случае новых затруднений или споров и который служил ей одновременно и метрикой, и текстом конституции. Упоминаются, правда, некоторые местности, вроде Аббевиля, где освобождение сначала не было санкционировано письменным актом; но это исключение.

Несмотря на то что хартии тщательно сохранялись в сундуках, ключи от которых находились только у муниципальных властей, лишь немногие из них дошли до нас в подлиннике, и большей частью мы знаем их по позднейшим подтверждениям. Между ними есть странные различия: так, хартия Корби заключает в себе только 7 параграфов, тогда как грамота маленького пикардийского местечка Мулен-Видам содержит их 60, то есть объем акта не стоит в соответствии с важностью места. Они составлены обычно в форме уступки сеньора, но иногда и в безличной форме. Что касается статей, то они обычно представляют собой беспорядочный перечень, часто неясный и иногда не лишенный противоречий; их содержание исчерпывается в общем освещением коммунальной связи, упорядочением отношений между коммуной и ее сюзереном, особенно в области суда и налогов, определением прав и привилегий горожан и их — как говорили тогда — вольностей: ограничением податей, налогов, барщины, дорожных пошлин, помещичьих прав, разъездной и военной службы, установлением форм и компетенции сеньориального суда. Хартия редко описывает нам муниципальную конституцию во всей ее совокупности; обычно она упоминает лишь о нововведениях, разъясняет сомнительные пункты и обходит молчанием те части установленного порядка, которые не подвержены спору; этим и объясняется их кажущаяся несвязность, неопределенность и неполнота.