И еще один пример необходимой осторожности и аккуратности при соблюдении конспирации в разведывательной работе.

— Летом в Финляндии, — рассказывает Зоя Ивановна, — встретилась я с агентом в лесу. Мы сели с ним на пеньки и стали разговаривать. Неожиданно пошел дождь. Но мы оба были в плащах и поэтому продолжали наш разговор. Дождь вскоре прекратился. Пора было расходиться — ему в одну сторону, мне в другую. Я посмотрела ему вслед и увидела, что на спине у него часть плаща сухая и светлая, а часть — мокрая и темная. Догнала его и велела сесть на мокрую траву, чтобы намокла и нижняя часть плаща, иначе за три версты видно, что он в лесу где-то сидел. Посмотрела на свой плащ — та же картина. Пришлось и мне в буквальном смысле слова сесть в лужу. Посмотрела на свой плащ — все в порядке, теперь можно было спокойно разойтись.

Зоя Ивановна задумалась. Снова заговорила о конспирации, о том, какую важную роль она играет в разведывательной работе.

— А дети? — спросила она и посмотрела на меня внимательно.

— Что дети? — не понял я.

— Роль детей в вопросе все той же конспирации. Их поведение может одним махом перечеркнуть все усилия родителей в конспирации. Если хочешь, я расскажу тебе два примера на эту тему.

Сотрудник ИНО Брокман был командирован на работу в Берлин. Было это еще до гитлеровского переворота в Германии. С ним поехали жена и два сына, мальчишки лет по десять-двенадцать. Как-то он пошел с семьей гулять по городу. Ребята увидели в витрине магазина велосипеды. Пристали они к отцу. Родители стали объяснять, что пока на такую покупку у них нет денег, придет время — купят. Мальчишки пристали как с ножом к горлу, никакие объяснения и уговоры не помогали.

— Если ты не купишь, я начну кричать, что ты работаешь в ГПУ, — пригрозил старший.

Придя домой, Брокманы в первый и, наверное, в последний раз выпорол сына, чтобы тот навсегда забыл, что его отец работает в ОГПУ.

— А мой сын, — улыбается Зоя Ивановна. — Я работала, как ты знаешь, начинала свою разведывательную работу в Харбине. Поехала туда с мамой и сыном, которому было около пяти лет. Однажды мы пошли с ним в парикмахерскую. Я сидела в женском отделении, а его за занавеской стригли в мужском отделении. Слышу — какой-то мужской голос спрашивает:

— Мальчик, ты чей?

— Мамин.

— А кто твоя мама?

И маленький Володя вдруг говорит:

— Моя мама больше не коммунистка, а папа коммунист, поэтому он остался в Москве.

Я с закрутками на голове зашла за занавеску. Какой-то мужчина стоит рядом с парикмахером, который стрижет моего сына. Увидев меня, он сказал с масленой улыбкой на лице: «У вас, мадам, прелестный мальчик». Затем поклонился в мою сторону: «Разрешите представиться — профессор Устрялов». Это был известный в Харбине белоэмигрант, сотрудник газеты «Смена вехи».

После моего возвращения из Китая в Москву в 1934 году я попросила направить меня на работу в Ленинград, потому что там с квартирами было легче, чем в Москве. К тому же мне хотелось заняться по-настоящему оперативной работой, а в Москве я боялась, что меня могут посадить на какую-нибудь канцелярскую работу. Ну вот, я поехала в Ленинград. Тогда начальником ИНО был Слуцкий, который и согласился направить меня на работу в Ленинград. Начальником ИНО в Ленинграде в то время был некто Молотковский. Молотковскому я не понравилась, думаю, потому, что мне в ту пору не было еще и двадцати пяти лет. Ну, в общем, девчонка, хотя я уже два года проработала в Китае. Но вскоре Молотковского отозвали, и на его место в качестве начальника ленинградского ИНО приехал А. Я. Федоров. Да, тот самый Федоров, который значительно позднее стал известен по делу «Трест» как его организатор и разработчик.

С Федоровым у меня был хороший контакт. Федоров вообще был исключительный человек. Очень интересный и содержательный. Естественно, он нам, его сотрудникам, ничего не рассказывал о деле Савинкова. Мы об этом не имели никакого понятия. Это все было строго засекречено? Очень мало кто знал о таких операциях. Очень узкий круг лиц. И это правильно. Иначе такая широкая гласность в разведке может уничтожить саму разведку. Поэтому здесь надо быть очень осторожным.

Во время службы в Ленинграде Федоров и его заместитель Адамович готовили меня для разведывательной работы в Финляндии, потому что Финляндия была соседом Ленинградской области. И во второй половине 1935 года я действительно уехала в Хельсинки в качестве представителя Интуриста.

В резидентуре в то время было всего четыре человека, а резидентом Генрих Бржзовский, позднее отозванный в Москву и арестованный как враг народа.

Добрые воспоминания об Андрее Федорове как о честном человеке и великолепном профессионале Зоя Ивановна пронесла через всю жизнь. Но и в этой светлой струе было немало дегтя. Это, во-первых, то, что Федоров был репрессирован, хотя уже потом реабилитирован. И во-вторых, жизнь его жены и соратницы, брошенная на произвол судьбы».

По этому поводу Зоя Ивановна, уже будучи известной писательницей, обращалась в различные инстанции, чтобы чем-то помочь вдове Федорова. Сохранилось письмо 3. И. Воскресенской-Рыбкиной заместителю председателя КГБ СССР 1. К. Ценеву, которого она знала еще по работе в Финляндии.

Вот это письмо.

«Глубокоуважаемый Георгий Карпович!

Прежде всего, разрешите поздравить Вас с успехом многосерийного телефильма «Синдикат-2», главным консультантом которого Вы были. В наше сложное и тревожное время очень важно всячески укреплять в народе уважение, любовь и доверие к работе чекистов, а недругов — грозно предупредить. Эту благородную цель, как я понимаю, Вы и ставили этим фильмом и нашли широкое признание. Заключительный аккорд — высокие слова Леонида Ильича о задачах чекистов — звучит убедительно и веско.

Я наслышана о вашей чуткости и внимании к людям. Вы меня едва ли помните, но мы с Вами встречались после войны в Вене в семье Осиповых — Анатолия Ефимовича (ныне покойного) и его жены Надежды Доминиковны. Все это заставило меня обратиться именно к Вам по делу, имеющему отношение к тому, что осталось за кадром этого фильма.

В тридцатые годы я работала в Ленинграде в ИНО ПП ОГПУ, начальником которого был Андрей Павлович Федоров. Он уделял большое внимание воспитанию нас, молодых разведчиков, передавая свой богатый опыт. Часто он собирал оперативных работников у себя дома.

Его жена Анна Всеволодовна подкармливала нас, а Андрей Павлович умело и интересно придавал этим вечеринкам характер своеобразных семинарских занятий.

В настоящее время Анна Всеволодовна (с которой я, к сожалению, с тех пор не встречалась), по рассказам моих товарищей, тяжело больна, с трудом передвигается по комнате, давно не выходит на улицу, не может себя обслужить (ей за 80 лет). Дочь ее со своей семьей и внуками живет где-то за Уралом, по мере возможности материально ей помогает. Анна Всеволодовна получает персональную пенсию союзного значения в размере 60 (шестидесяти!) рублей. Прожить на такую пенсию невозможно. Она болезненно переживает благотворительную помощь соседей по коммунальной квартире, где она живет. Человек она гордый и самолюбивый, просить и жаловаться не любит.