Множество биноклей и подзорных труб были протерты носовыми платками, манжетами и галстуками. Множество уст вопросило: «Кто это?» Было высказано множество самых невероятных гипотез, однако никто из собравшихся так и не сумел идентифицировать мужественного патриота родного города.

Резко оттолкнувшись, прыгун со свистом заскользил по скату. Мгновение – и он, почти параллельно пригнувшись к лыжне, сложился скобкой. Оторвался от среза трамплина и птицей взмыл над головами пораженных зрителей.

Полет длился чуть менее полминуты. И хотя лыжник мчался по воздуху со скоростью спортивного самолета, он сумел рассмотреть расстилающуюся под ним картину в мельчайших деталях.

От его зоркого взгляда не укрылся ни оборотень в погонах контр-адмирала, принимающий взятку от белесого типа в длинном черном пальто. Ни трое пацанов типично бандитского экстерьера, мрачно куривших у зверовидного «Хаммера». Ни картинно седой мужчина, прильнувший глазом к щели в стене биотуалета с буквой «Ж». Ни даже пожилая женщина в старомодном бобровом манто, чем-то неуловимо похожая на крылатую бронзовую тетю с Александровской колонны…

Неизвестный прыгун спланировал очень далеко от трамплина, у самой автомобильной стоянки, где среди роскошных «Ягуаров», «Майбахов» и «Бентли» возвышался скромный черный «Гелендваген» с тонированными стеклами. Изящно приземлившись, он лихо развернулся и притормозил, с хрустом раскидывая из-под лыжни радужный снеговой веер.

Спустя всего лишь несколько минут мерседесовский джип выезжал на вечернюю трассу. Упитанные пареньки в одинаковых серых пальто, стоявшие в оцеплении, даже не посмели спросить у водителя документы: аккуратно сложенные лыжи торчали с решетчатого багажника на крыше «Гелендвагена» угрожающе, словно спаренные пулеметы.

Уже подъезжая к залитой электрическим заревом питерской окраине, водитель извлек из-под повязки с санкт-петербургским гербом черную коробочку рации и нажал кнопку.

Фраза его прозвучала столь же многозначительно, сколь и загадочно:

– Пятый, Пятый, я Первый, – ровным голосом супермена произнес лыжник. – Все идет по плану. Тринадцатого в ближайшее время уничтожит седьмая. Восьмой и девятый собираются открывать плавучий ресторан. Десятый, восемнадцатый и сорок второй временно прекратили преступную деятельность. «Группировку Ленинград» пока не трогать. Как понял? Конец связи…

Вот уже несколько дней в коммуналке на Лиговке царили уныние и безысходность. Макаренко перестал ходить на работу, отвечать на телефонные звонки, бриться, умываться, чистить зубы и даже наблюдать в стереотрубу за девушками периода полового дозревания. Целыми днями он безвольно лежал в кресле-качалке, видом и консистенцией напоминая семгу под майонезом.

– Опоздал, милейший! – трагическим полушепотом повторял он самому себе.

Несколько раз заказанный пытался было наладить отношения с заказчицей, но – тщетно.

– Караул, насилуют! – вопила общественница из-за железной двери своей комнаты, закрытой на восемь засовов. – Ну давай, подлый извращенец, ударь пожилую женщину, героиню труда!

Так что незадачливому прокурору оставалось лишь вспоминать былые заслуги, подводить жизненные итоги да еще – пить водку.

За этим занятием и застал его Заметалин.

– А почему вы не можете заявить на заказчицу и киллершу в правоохранительные органы? В конце-то концов, вы и сами прокурор по надзору! – на голубом глазу воззвал к законности коварный гость.

– Ничего ты не понимашь, – понуро вздохнул Макаренко, разглаживая ладонью лацканы прокурорского кителя. – Тут сверху донизу – взаимовыгодное сотрудничество. Ты хоть знаешь, от кого я ее визитку получил?

– От кого?

Склонившись к уху гостя, прокурор произнес фамилию.

– Мда, – только и смог оценить Гамадрил.

Конечно же, бывший лагерный офицер представлял уровень коррумпированности Северной столицы. Однако такого не ожидал даже он.

Зловещая тень от настольной лампы накрывала половину лица прокурора, словно лезвие гигантской косы. Водка заманчиво мерцала в недопитой бутылке. Влив в себя ударную дозу допинга, Макаренко неожиданно прослезился и включил прочувственный монолог в жанре последнего слова.

– Моя жизнь не сложилась, – оплакивал он себя. – Хотя я, по мере сил, и стоял на страже законности и порядка, недруги и завистники не позволили мне реализовать главную надзорную программу…

– Во многих прокурорских работниках погибли настоящие философы и интеллектуалы, – с едва различимой иронией оценил Заметалин.

– Есть такая профессия – за законностью надзирать, – жалостливо всхлипнул собеседник, присасываясь к бутылке. – Эх, вы, черти драповые, вы же сами не знаете, какое великое дело я делал!

Спустя несколько минут вконец опьяневший Макаренко окончательно воспарил к духовным высотам, устремляясь все выше и выше. Подъем измерялся в пол-литрах, каковые Заметалин исправно доставал из принесенной с собой сумки.

– Ну все, хватит, хватит! – Гамадрил с едва скрываемым раздражением прервал плач прокурора. Скусив латунную пробку с очередной поллитровки, он взглянул на часы и поспешно поднялся. – Может, все еще и обойдется. Выпейте вот. Что человеку в жизни главное? Чтобы не холодно было, не голодно и весело. А что для этого надо? Правильно, пузырь водяры! А я сейчас за сигаретами сбегаю…

– А мне тут что одному делать?

– За девками понаблюдайте. Это же ваш священный долг!

– И то правда, – понуро согласился прокурор. – Может, последний раз в жизни!..

Когда за гостем захлопнулась входная дверь, Макаренко на ватных ногах подошел к окну и нехотя отдернул штору.

Едва взглянув на фасад противоположного дома, он тут же окаменел в позе кролика, загипнотизированного удавом… Прокурорский язык присох к гортани, дыхание участилось, дряблое веко на правом глазу мелко завибрировало.

В высоком стрельчатом окне лестничной клетки стояла незнакомая ему мулатка – высокая, сексапильная и стройная. Несомненно, это была убежденная эксгибиционистка: едва заметив наблюдателя, девушка тут же послала ему обаятельную эротичную улыбку, расстегнула кофточку и вывалила наружу груди – огромные и тугие, как баскетбольные мячи. Неожиданно из-за зимних облаков блеснуло заходящее солнце, и лучи его закруглились на шоколадных полушариях с твердыми изюминками сосков.

У пожилого прокурора произошла эрекция – впервые за последние двадцать четыре года. Он даже позабыл о любимой стереотрубе.

Тем временем мулатка разделась по пояс, изящно подняла руку и повернулась вокруг своей вертикальной оси, давая наблюдателю возможность убедиться в совершенстве собственного сложения.

Макаренко окончательно впал в экстаз. Казалось, еще чуть-чуть – и старинный подоконник рухнет на головы прогуливающихся по Лиговке петербуржцев и гостей города.