признаться в том, что не ознакомился с дополнительными материалами. — Я читал, что она распорола все швы на свадебном платье Живы, помогая ей уйти от Ярого. Ярый до последнего дня верил, что брачные узы не позволят жене покинуть его Чертог. А они лопнули, потому что Стёжка поработала ножницами. За это — за вмешательство в судьбы богов первого круга — Ярый науськал на нее своих охотничьих псов. Покалеченная Стёжка-Дорожка окривела и обезумела, и с тех пор ни люди, ни боги, не могут предугадать своего пути. Потому что стежок ее иглы или надрез лезвиями ножниц сталкивает на кривую дорожку.

Дмитрий Генрихович ничего не понимал, но старался запомнить имена и действия. Впрочем, картина вырисовывалась и без дополнительных объяснений — бабы сговорились, кинули мужика.

— Есть и другая версия, — усмехнулся Чур. — По слухам, треснувшие узы моего отца только порадовали. Вернулась прежняя вольная жизнь без увещеваний, битвы сменялись пирами, пиры — битвами. В дни Дикой Охоты отец гонял коней по небу бок о бок с моей мачехой, Дивной. И, однажды, садясь в седло, заметил нити, привязывавшие стремя к стремени. Скандал сопровождался громом и молниями, Дивна клялась, что никогда не помышляла об ограничении его свободы… Злые языки уверяют, что псов натравила именно она, выставив Стёжке счет за топорную работу. А мой отец не стал их отзывать, проучив зарвавшуюся швалью чужими руками.

«И все равно бабы сговорились, — подумал Дима. — Хоть так, хоть этак».

— Это не меняет сути проблемы, — продолжил Чур. — Стёжка-Дорожка действительно окривела. Поначалу и обезумела — в этом не было сомнений, от нее попахивало сумасшествием, я помню. Но с тех пор случилось много охот и разрушилось много лестниц. Она могла обрести ясность ума. Возможно, швалья сейчас меняет чужие судьбы ради какой-то цели — прикрываясь давним помешательством. Я не знаю, зачем она выманила вас на Кромку, не могу понять, кто ведущий, кто — ведомый. Решил, что она опасалась тебя, львенок. Власть над камнем дается немногим. Думал, первым увижу тебя — не предполагал, что в вашем мире разрушат ярмарочную колоннаду. А на Кромку вышел человек. Человек с терзаем, спокойно добравшийся до Зыбуна, не растерявшийся, распродавший на барахолке пузырьки несбывшихся желаний, ловко уведенные из-под носа у кладовика. Как будто годами готовился к блистательному выходу. Или везуч до крайности. В любом случае, его трудно назвать прицепом. И еще…

Дима как-то незаметно доел весь сахар — только последним куском с Маугли поделился. И погладил кроля по мягкой яркой шерстке, уверяясь в подозрении, что скверным словом «терзай» называют именно его. Неужели за любовь к рыбьим головам?

— Ты меня слышишь?

— Да, — подтвердил Дым.

— Я попытался изменить волшбу Стёжки. Перевязал нить, уберегая вас от случайных выходов на Кромку, блужданий по мирам, к которым могла подтолкнуть навязанная цель. В день вашего совершеннолетия нить должна была превратиться в путеводный клубок, привести вас на любую заставу, чтобы вы выслушали предысторию, сделали выбор: служить в моем отряде или вернуться домой. Вмешаться без последствий не получилось. Я думал, что связь будет аукаться дальним эхом — ощущением чужого присутствия, обрывками далеких разговоров. Как жизнь в одной комнате, разделенной тонкой перегородкой. Вначале — громче. С годами — тише. Я понадеялся на гибкость детской психики. Привыкнете, потом, когда шепот будет звучать как отголоски сна — забудете… а вы начали переговариваться. И общаетесь до сих пор. Это странно.

— Иногда бывает плохо слышно, — влез Дима. — Было, что долго не разговаривали. А потом снова.

— Заметно, что оба чесать языками горазды, — покачал головой Чур. — Вернемся к текущему моменту. Ты пришел в Зыбун. Зыбучий отнорок.

Взгляд заставил вжаться в спинку стула. Вывернулись, вытряхнулись и перетряхнулись все прегрешения: от бомбы-вонючки, которую пятиклассник-Дима подсунул в почтовый ящик соседки, до бармалейского заказа и выстрела по газонному разбрызгивателю. Бог-пограничник покачал головой, продолжил:

— Когда-то отнорок был частью торгового мира. Сам видишь, кто-то что-то строить пытался, железнодорожные пути прокладывали. А потом мир и межмирье изрядно перетряхнуло, и из разломов поднялись зыбучие пески. Такое в последнее время сплошь и рядом случается. С тех пор, как путь в Чертоги Хлады закрылся — а это случилось год назад — всё наперекосяк пошло. Зыбучий песок межмирья — штука коварная. Он с одинаковой жадностью пожирает предметы и время, что-то переваривает, что-то выплевывает. Бывает, что и людей, и зверей прихватывает. Годы жизни не украдет, не состаришься. Но годы в родном мире пролетят как один миг. Когда вернешься — если вернешься — можешь обнаружить, что жена-красавица превратилась в старуху, дети выросли, поседели и уже собираются женить твоих внуков. Но, как я уже говорил, людей Зыбун утягивает редко. А вещи любит. Оружие часто прибирает с полей войны, там, где кровь уже остыла. Мародерская добыча оттуда же мелькает, а бывает, что и заброшенные деревни, и усадьбы песок заглатывает, если землю как следует тряхнуло. Обычно с двух-трех миров предметы перемещаются, из тех, что поближе. Здесь, за бетонной изгородью, песчаное озеро. Не каждый день, но что-нибудь на поверхность всплывает.

Дима вспомнил, что его удивила целехонькая сумка-чехол для переноски винтовки с клеймом тысяча девятьсот сорок второго года, осмыслил информацию, уточнил:

— Песок этот подарки из прошлого выплевывает? И они как новенькие?

— Да, — кивнул Чур. — Потому в таких Зыбунах барахолки и образуются. Лихие головы охотятся за добычей — крюками вытягивают, магнитами подцепляют, подбегают, хватают… иногда вместе с вещичкой проваливаются, подкармливают песок с этой стороны. Здесь отираются старьевщики, изредка мелькают серьезные торговцы антиквариатом — они в Зыбун не лезут, скупают товар оптом. Можно отхватить раритет в идеальном состоянии, только сделанный, не требующий реставрации. Понял теперь, куда тебя терзай привел?

— Примерно понял, — ответил Дима. — А можно я вас спрошу? Почему вы его так называете? Маугли — кроль.

— Он не кроль, — усмехнулся бог-пограничник. — Неужели тебе ничего не показалось странным? Ни окрас, ни умение мурлыкать?

— Он раньше не мурлыкал, — твердо сказал Дмитрий Генрихович. — Пока вас не увидел, был нормальным. Ну, почти. Салями жрал как не в себя, но… на одной морковке-то не проживешь. Жрал и жрал. Мне не жалко.

— Дай ему раков, пусть похрустит, — велел Чур буфетчице. — А нам еще кипятку, чтобы заварку разбавить и варенье. Иди, ушастый. Иди, поешь.

Маугли спрыгнул с колен Димы, помчался к буфетчице, ухватил вареного рака за клешню, вытащил из миски, разгрыз с громким хрустом.

— Это магически созданное существо, — сообщил Чур. — Помесь пантеры и зайца. Колдун назвал свое творение «терзай», обыгрывая имена прародителей и предназначение. Не ради забавы