– Простите, сэр, – повторяет женщина, поднимая очки на свою кучерявую макушку, – такая у нас политика.

Женщина, стоящая за мной, нетерпеливо цокает языком. Медсестра на ресепшене виновато пододвигает ко мне документы. Я смотрю на них, и в душе что-то обрывается. Ведь это простая бумажка. Простая медсестра в приемной врача. На уши давит веселая болтовня кругом, суета, телефонные звонки в кабинках, детский смех… Я слышу звук бомбы, рассекающей небеса, бьющееся стекло…

– Сэр, вы в порядке?

Я поднимаю голову. Вспышка, грохот. Опускаюсь на колени и закрываю уши руками. На спину ложится чья-то ладонь, передо мной появляется стакан с водой.

– Мне правда жаль, сэр, – говорит медсестра; я выпиваю воды и встаю. – Но я ничего не могу поделать. Исправьте, пожалуйста, документы и возвращайтесь.

Я следую по дороге, идущей зигзагами от моря. В ряд стоят домики-близнецы из коричневого кирпича. Я направляюсь обратно в гостевой дом.

Афра снова сидит на кровати, держа в руках несколько цветков. Я опускаюсь перед ней на колени и смотрю в глаза.

– Давай полежим вместе, – говорит она, имея в виду: «Я люблю тебя. Пожалуйста, обними меня».

На лице Афры появляется знакомое выражение. Моя тоска становится осязаемой, словно пульс. Мне страшно: я боюсь судьбы и шансов изменить ее, боюсь боли и поражения, боюсь, что могу в одночасье лишиться всего. Сейчас светло, но я ложусь с женой на кровать и позволяю обнять себя. Афра прижимает ладонь к моей груди, но я не касаюсь ее. Она хочет взять меня за руку, но я убираю ладони прочь. Они принадлежат другому времени, когда я мог беззаботно любить свою жену.

Просыпаюсь я среди пульсирующей темноты. Мне снилось что-то смутное, однако не убийство. В сознании остались обрывки: коридоры, лестницы, тропы, сплетающиеся в решетку, места, далекие отсюда, утреннее небо и красный

огонь

загорелся на пляже на рассвете. Мы сидели на крохотном военном островке Фармакониси, словно выброшенные на берег коряги. Нас оставили здесь, промокших и дрожащих. Солнце едва поднялось. Лицо Мухаммеда посинело. Укутанный в женские платки, он почему-то держал за руку Афру. Они не говорили друг с другом, не перебросились ни единым словом. Просто стояли на берегу, за спиной колыхалось море; солнце поднималось над горизонтом, приветствуя их. Мужчины собрали спасательные жилеты и развели огромный костер. Мы все подошли к огню, чтобы согреться.

– Я упал в воду, – сказал Мухаммед, взяв меня за руку.

– Знаю.

– Я чуть-чуть умер.

– Был близок к смерти.

– Но чуть-чуть уже умер.

– Откуда ты знаешь?

– Я видел маму. Под водой она держала меня за руку и тянула, тянула, просила не спать, ведь если я усну, то буду спать вечно и больше не проснусь, чтобы поиграть. Поэтому я, кажется, чуть-чуть умер, а она велела мне жить.

Что же стало с матерью мальчика? Спрашивать я не хотел. Очевидно, за нами приплывет другое судно НПО, чтобы перевезти на другой остров, но пока предстояло ждать на берегу. Там стоял огромный грузовой контейнер, куда набились люди: сказали, что прибыли чуть раньше из другого региона Турции, дальше по побережью. Они плыли к какому-то острову, но у лодки отказал мотор, поэтому они дрейфовали у берега Фармакониси. Береговая охрана привезла их сюда. Кое-кто из мужчин и детей вышел, чтобы пообщаться и погреться у костра.

– Дядя Нури! – воскликнул Мухаммед, широко улыбаясь и демонстрируя отсутствующий зуб. – Это место называется Бисквитный Остров! Так мне сказала девочка из контейнера!

Утро выдалось холодным, на воду пикировали чайки и пеликаны. Многие люди стали засыпать, согретые костром, солнечными лучами и чувством безопасности. Мухаммед лежал на спине. Он не спал, а смотрел в широкое голубое небо, щурясь от яркого света. В руке он держал небольшой стеклянный шарик, перекатывая его в пальцах. Афра сидела по другую сторону от меня. Она положила голову мне на плечо и вцепилась в руку так, будто я мог сбежать. Даже уснув, жена не ослабила хватку. Я вспомнил Сами в младенчестве – он засыпал, вцепившись ртом в сосок Афры, сжимая ручкой ее платок. Удивительно, как можно полюбить кого-то с самого рождения, а потом держаться за него, будто за саму жизнь.

– Дядя Нури? – позвал Мухаммед.

– Да?

– Расскажите мне историю, чтобы я уснул. Мама всегда так делала, когда мне не спалось.

Я вспомнил историю, которую рассказывала мне в детстве мама в комнате с синим кафелем. Она склоняла голову над книгой – в правой руке трепетал красный веер – и ела пахлаву кол-шкор, ее любимое лакомство в Алеппо.

– Давайте же, дядя Нури! – сказал Мухаммед. – Скорее, иначе я усну, не услышав историю!

Я вдруг рассердился. Мне хотелось остаться в собственном мире, наполненном голосом моей матери, смотреть на порхающий в свете лампы веер.

– Если ты и так можешь уснуть, зачем тебе история?

– Чтобы быстрее уснуть.

– Хорошо, – сказал я. – История такова: мудрый калиф отправляет своих слуг – не помню точно, сколько их было, – в далекую пустыню на поиски таинственного Медного города, в который никто никогда не входил. Путешествие занимает два года и несколько месяцев, оно полно тягот. Слуги берут тысячу верблюдов и две тысячи конной кавалерии. Это я помню.

– Но это очень много! Зачем им тысяча верблюдов?

– Понимаю, но так было в истории. Они проходят через безлюдные земли, пробираются через руины, через пустыню с горячими ветрами, где нет ни воды, ни единого звука.

– Как может не быть звука?

– Его просто нет.

– Что, ни птиц, ни ветра, ни разговоров?

– Ничего.

Мухаммед сел. Казалось, он совсем не хочет спать. Возможно, я выбрал неправильную историю.

– Продолжайте!

– Хорошо, – сказал я. – Они выходят на равнину и замечают на горизонте что-то высокое и черное. Оттуда в небо поднимается дым. Когда они приближаются, то видят замок из черного камня со стальной дверью.

– Ух ты! – Мухаммед от любопытства распахнул глаза.

– Теперь ты не уснешь, да?

– Точно! – сказал мальчик, тряся меня за руку, чтобы я продолжал.

– Хорошо. Итак, дальше лежит Медный город, защищенный высокой стеной. За ней скрывается сверкающий рай из мечетей, минаретов, высоких башен и базаров. Можешь себе это представить?

– Могу. Там красиво!

– Очень красиво. Сверкает медь, поблескивают драгоценности, желтый мрамор. Но… но…

– Но?

– Там пусто. Нет никакого движения или звука. Странники не находят людей. В магазинах, домах, на улицах… только пустота. В том месте нет жизни. Она столь же бесполезна, как пыль. Ничто не может там расти. Ничто не может меняться.

– Почему?

– Слушай. В самом центре стоит огромный шатер с куполом, пронзающим небо. Люди проходят в зал