Каменный Змей приоткрыл пасть, полыхнуло огнем, струи пара ударили во все стороны, похожий на пастуший кнут раздвоенный язык метнулся промеж полупрозрачных, острых клыков.

— Зачаруй его, дяденька! Останови! — раненным зайцем заверещал Луня.

— Нету супротив этого окоянца чар, Лунька! Конец это! О боги, не киньте нас в смертный час, помогите! Род! Род! Род-Отец, ты ж самый могучий, помоги сынам своим, отвороти погибель неминучую, вступись, защити… Иль ты не на нашей стороне?! — Шык горестно всплеснул руками и в бессилии ударил кулаком по борту челна.

Страж Чаши приблизился настолько, что его голова, упираясь в свод, почти нависла над лодкой, а раздвоенный язык, выметываясь из пасти, свистел над головами сидящих в ней и оцепеневших от ужаса людей. Луня тихо скулил, теребя завязки кожуха, Зугур, выронивший весло, закрыл глаза и взывал к душам предков, Шык просто смотрел на каменное чудовище, и сам, казалось, окаменел…

Так пролетело бессчетно мигов, а может, всего один миг — никто не смог бы сказать точно в момент смертной опасности, сколько времени прошло, так уж человек устроен. Наконец Змей ударил головой о нос челна, и с ревом погрузил свою морду до половины в черные воды Ортайга. Клубы пара и брызги смешались в какую-то дикую мешанину, лодка переломилась пополам, Луня почувствовал, как страшная сила подбросила его вверх, а потом упал на тонущие обломки, больно ударив не до конца зажившие ребра.

Вода в Реке Забвения плохо держала человека, она словно бы расступалась под ним, засасывала его в себя, и при этом тонуть в Ортайге было… сухо! Насколько Луня был испуган, но у него нашлись силы удивиться — вот так раз, тонешь, а сухой!

Где были в тот роковой момент Шык и Зугур, Луня не видел — Змей выдохнул целое облако сизого пара, в котором исчезло все, и каменные своды, и стены, и черная, маслянистая вода, и он сам, грозный подгорный Страж, которому было ненавистно все живое…

Луня погрузился в колыхающуюся, вязкую воду, закрыл глаза и почувствовал, как его засасывает все глубже и глубже. Он попытался вдохнуть, и тут яркий, огненный шар вспыхнул перед крепко зажмуренными глазами, горло словно бы сжала чья-то рука, в груди стало больно и горячо, и Луня потерял сознание…

* * *

Очнулся Луня в кромешном мраке. Вокруг — глаз коли, ни зги не видно, но сам вроде цел, жив и не ранен. Да и ветерок веет, явно не пещерный, несет в себе запахи разные — талой вешней воды, жухлой травы, пробуждающегося древесного сока. Правда, запахи все больше чужие, не знакомые — родская весна по другому пахнет. Но это не беда, главное — жив, и на земле…

Луня сел, пошарил в темноте руками — точно, трава прошлогодняя, сырая слегка, под ней холодная земля, не согрелась еще. Вот уже и глаза привыкли, видится стало что-то во мраке — три камня здоровенных рядом из земли торчат, в стороне вроде как лесок темнеет, по правую руку от него — обрыв как будто, река там, не иначе, небо ночное сверху, низкими, плотными тучами затянуто, потому и темно так.

— Где ж это я? — вслух сказал Луня, вставая. Проверился — все оружие на месте, мешок с барахлом тоже за спиной. Вот так чудеса! Последние, что помнил Луня — как тонул он в сухом черном Ортайговом месиве. И тут его словно обожгло недавнее воспоминание — Каменный Змей! Шык, Зугур! А они-то где? Их куда зашвырнула воля огнезракого Стража Чаши?!

«Шык! Зугур!», — едва не заорал Луня, но вовремя остановил себя, запихнул крик назад, в глотку. По чужим местам в ночи орать — последнее дело. Мало ли какая нечисть укрылась во тьме, неровен час, выследит, она может только того и ждет, а тут Луня ей еще и сигнал подаст, мол, тута я, доспел, давай, налетай!

Однако и сиднем сидеть тоже не гоже, больно уж место ровное да открытое — не укрыться, не спрятаться. О том, где он находится, и каким таким чародейным способом сюда попал, Луня старался вовсе не думать — вот Шык с Зугуром отыщутся, тогда и кумекать можно будет, главное, чтобы нашлись.

Сторожко, не спеша, прислушиваясь да принюхиваясь, двинулся Луня к темнеющему поодаль лесу — там все надежнее и привычнее для рода, а когда рассветет, оттуда и оглядеться можно будет, себя не выказав.

Пару раз по пути вступил Луня в лужу, промочил левый катанок, один раз поскользнулся и шлепнулся на мокрую глину, извозившись, словно малое дитя. Вот наконец и лес.

«Видать, в совсем полуночные страны занесло меня!», — подумал Луня, трогая деревья руками и принюхиваясь к их запаху. Пахло лиственницами, лишайниками, мхами, сгнившей под снегом травой, грибами и брусникой. Даже запахи чудьских лесов казались Луне более знакомыми. «Уж не в Севере ли я?», — с сомнением подумал ученик волхва: «Да вроде Шык говорил, нет там лесов, тамошние деревья человеку по пояс. Где ж еще на полуночи леса есть?».

Луня напряг память, и словно наяву увидел Чертеж Земель, что постоянно носил с собой Шык: Ледяной хребет, причудливый, прихотливый извив берега Полуночного моря, слева, на закате, совсем дикие места, про которые даже гремы-северяне говорили, что жить там нельзя — лед да камень, справа, на восходе, оконечность Серединного, потом устье великой реки Обур…

Обур! Устье его — место Битвы Богов, той самой, что Алконост Шыку показал! Вот оно что! Луня похолодел, ладони покрылись противным, липким потом. Та река, что виднелась во мраке с бугорка, на котором он очнулся точно Обур, и по времени судя, сейчас весна совсем, если уж даже в этих студеных землях снега почти стаяли. Обдурил их Владыка, схитрил, Стража каменного натравил, и заставил все ж оказаться в страшном, роковом месте!

«Может, завтра, как рассветет, и начнется эта самая Битва?», тоскливо размышлял Луня: «Скажем, на заре отыщутся Шык и Зугур, а потом и смерть наша придет… Так вот оно — с богами тягаться. Как ни крути горшок, а все с ихнего края каши больше.»

Луня сел на какой-то мокрый ствол упавшей лиственницы, сунув под задницу край кожаного мешка с припасами, прислонился спиной к корявому суку, прикрыл глаза. Не хотелось ни думать, ни слушать, да и жить особо не хотелось. Было обидно, обидно совсем по детски, до слез — они-то ловчили, они-то думали всех провести, за Могуч-камнем сходить, как по грибы в соседний бор, и Землю спасти, и Владыку победить. А что смогли? В одном лишь месте Карающий Огонь усмирить, да и то с Гроумовой помощью, и едва не полегли там все. Вот и весь успех. Войну не остановили, сородичам не помогли почти что, скоро год, как в походе, а толку — шиш! И вот завтра конец всему, всем надеждам и упованиям, завтра — смертный час…

Луня почувствовал, как у него защипало в носу, потом по щеке поползла вниз слезинка. Все прахом, все пропало… И тут до слуха молодого рода донесся едва различимый, но все же достаточно ясный дробный перестук. Копыта!

Луня вскочил, скинул шапку, завертел головой, прислушиваясь. Точно, кони, рысью идут. Два арпака, и оба — с всадниками. Топот слышится от реки, видать, там ровнее и суше, проехать сподручнее. А едут неведомые всадники… с полуночи, и вроде как сворачивать не собираются.

Едва Луня про это подумал, как ровный дробот копыт перешел на беспорядочный глухой перестук, потом на самом краю возможного для человеческого уха услыхал Луня короткое ржание, и вот уже кони вновь зарысили, но теперь звук ударов копыт о землю стал глуше и как бы размазаннее. «По траве пошли!», — догадался Луня: «Не иначе, сюда едут!»