– Ты бы чего больше хотела? – внезапно спросила Роза. И, не дожидаясь ответа, призналась: – Я бы – стрекозу.

– Ладно, – согласилась Рута, – договорились. Тебе стрекоза, мне яблоки. Именно то что надо! Быть молодой дурой лучше, чем старой, а умнеть лично я пока не планирую.

– Конечно, тебе стрекоза ни к чему, – согласилась Роза. – Ты и так храбрая.

Леопардовый дед тем временем закончил речь, залпом, как водку, выпил свой кофе и неторопливо зашагал в направлении реки. Роза сунула в рот остатки кекса и адресовала Руте вопросительный взгляд – дескать, пошли?

– Пошли, – кивнула она. – Я тебе еще ничего толком не показала, а уже скоро вечер. Все-таки ужасно рано начинает темнеть в октябре. Очень трудно к этому привыкнуть.

Вечером она оставила гостью дома чистить картошку, а сама рванула в супермаркет за всем остальным, потому что дома шаром покати. Нормальные люди забивают холодильник перед приездом гостей, но Рута рассудила, что глупо запасать что попало, Роза всегда была перебендя, то она не любит, другое ей нельзя, третьего прямо сейчас не хочется, а четвертое надо есть с соевым соусом и трюфелями, иначе никакого смысла. Поэтому Рута учинила гостье допрос, составила список и отправилась с ним в магазин, смутно надеясь, что там найдется хотя бы половина заказанного. Минус земляника и грибы лисички, это понятно, уже не сезон.

Когда, проходя мимо отдела бижутерии, увидела среди блестящих заколок синюю пластмассовую стрекозу, сперва просто кивнула ей, как старой знакомой: «Привет». И только уже у кассы сообразила, какой отличный может получиться сюрприз. То есть, конечно, розыгрыш. Но тут ничего не поделаешь Роза сама виновата, что в ее присутствии взрослым, без пяти минут серьезным людям, нестерпимо хочется делать всякие глупости. По большей части прекрасные, спасибо ей за это.

Правда, вишневых деревьев в ее саду не было, ни одного. Зато имелась слива, старая, наполовину засохшая; впрочем, вторая половина чувствовала себя прекрасно и отдувалась за двоих. Ничего, и слива сойдет. Когда это мы были буквалистами.

Вернулась за стрекозой. И килограмм яблок по дороге прихватила, самых дешевых, мелких, зеленых с розовыми пятнами на боках, страшных, как сон голодного беспризорника, таких сочных и сладких, что непонятно становится, зачем нужно было выводить какие-то другие сорта.

Благо каштан-то у нее в саду рос. Из-за этого каштана Рута в свое время и сняла свою квартиру, во многих других отношениях вполне дурацкую. Одна только дровяная печь чего стоит. Ох уж эта печь!

Впрочем, за один только запах дыма, окутывающий дом, сад и еще пару соседних кварталов, этой квартире можно было простить все.

«А сливу от вишни Роза не отличит, – успокаивала себя Рута по дороге домой. – Я бы сама еще год назад не отличила. Мы же городские девочки. И твердо знаем, что творог добывают из вареников, а груши – из компота. Так что слива вполне сойдет».

Так боялась проспать и не успеть подготовить сюрприз, что глаз до утра практически не сомкнула. Ворочалась с боку на бок, то и дело проваливалась в беспокойный сон и тут же снова подскакивала, вытаскивала из-под подушки телефон, смотрела, сколько там уже. Два сорок семь, три пятнадцать, четыре тридцать две, скоро утро, уже совсем скоро.

Вскочила, когда за окном начало не синеть даже, еще только сереть. Привычно, на автопилоте подбросила в печку дров, накинула поверх пижамы куртку, набила карманы яблоками, сунула ноги в дежурные кроксы, несущие вахту у ведущей в сад двери. Переступила порог и ахнула, обнаружив, что стоит по колено в тумане, белом, густом как молочный кисель, не ползущем, не стелящемся даже, а натурально текущем по земле, во все стороны одновременно, как множество весенних талых ручьев.

Какое-то время стояла, забыв не только зачем вышла в сад, но и собственное имя, вообще все на свете забыв, вдыхала аромат печного дыма, смотрела, как ручьи тумана плавно огибают клумбу белых безвременников, вот уж правда, чем не призраки крокусов, отцветших как раз в апреле, все сходится, господи боже, вполне можно было обойтись без этой глупой пластмассовой стрекозы.

Но если уж стрекоза есть, ладно, пусть будет.

С трудом заставила себя подойти к сливе – туман тек в противоположном направлении, к забору и дальше, на улицу, трудно было идти против его воли, но дело есть дело, пришлось. Ухватилась за толстую сухую ветку, которую давным-давно надо было спилить, да руки не доходили. Сказала дереву вслух: «Держи меня, не давай туману меня унести». Дура дурой, Господи. Но очень счастливая дура, это да.

Кое-как прикрепила пластмассовую стрекозу к сухой сливовой ветке, перевела дух, от избытка чувств поцеловала влажный древесный ствол, развернулась было к каштану, пришла его очередь, но снова застыла на месте, чуть не плача от невозможности немедленно стать невидимой или хотя бы превратиться в еще одно дерево. На пороге стояла Роза в своей дурацкой фланелевой ночной рубашке до пят. Она прижимала к груди пакет с остатками яблок и, открыв рот, смотрела под ноги, на обступивший ее со всех сторон густой весенний туман.

Всегда хотел иметь старшего брата, сколько себя помнил. То есть как минимум с трех лет. Непонятно, кстати, откуда вообще так рано узнал, что у людей бывают братья, в том числе, старшие. Из сказок? Из стишков? Из мультфильмов? Ну, может быть. Теперь, в любом случае, не проверишь.

Одно из первых воспоминаний: пришел на кухню, где сидели родители, спросил: «А когда у меня будет старший брат?» Мама вдруг жалобно скривилась и заплакала, а отец начал что-то объяснять про разницу между старшими и младшими и про время, которое идет только в одну сторону. Объяснений, конечно, не понял, а потому почти не запомнил. Зато мамины слезы запомнил на всю жизнь: прежде не видел, чтобы взрослые плакали. Поэтому больше никогда разговоров о старшем брате с родителями не заводил.

Всегда думал о брате перед сном. Какой он большой, высокий, не как папа, конечно, а как соседские мальчишки, которые уже ходят в школу. Представлял его себе: рыжий, как я, и нос такой же, и глаза тоже светло-коричневые, братья должны быть похожи. У брата есть настоящая сабля и зеленый камзол, расшитый драгоценностями, он знает столько сказок, сколько дней в году, то есть миллион. И бегает быстрее всех на свете. И может быть даже умеет летать. И вообще все умеет, потому что брат – волшебник. Ни с кем нельзя о нем говорить, а то мама опять заплачет. Взрослые плачут, когда кто-то разбалтывает важный секрет.

Брат часто ему снился. Это было очень здорово, в сто раз лучше, чем в самых прекрасных мечтах. У брата жил трехголовый пес – одна голова говорящая, вторая вечно спящая, с закрытыми глазами, а третья – просто веселая собачья голова, всегда готовая звонко залаять и лизнуть в нос. Еще у брата был друг дракон, он жил отдельно, в волшебной пещере, но часто приходил в гости. Вместе с драконом они иногда путешествовали в разные страны, а иногда просто пили чай и рассказывали разные истории. Никогда не мог решить, что ему больше нравится; впрочем, никто и не заставлял выбирать что-то одно.