— Ты знаешь, моя девочка, как я вас люблю, но…

— Нет, ты не любишь нас! — прокричала Таня. — Если бы любил, никогда с нами так не поступил бы! Скажи честно, это из-за той женщины, к которой ты летаешь в Москву? Ты там кого-то встретил? Ты думаешь, я ничего не чувствую и не знаю?

«Ревнивая дура!» — почему-то вспомнился Владимиру фрагмент классического советского фильма.

— Танюша, давай я попрошу Макса… Алло, Таня…

Но на той стороне уже стояла тишина — его любимая девушка бросила трубку. Как ни странно, Владимир почувствовал облегчение. Он понимал, что не мог поступить иначе, он понимал, что Таню и Диму пока что надо держать подальше от этого дома и от него самого… Лазарев на мгновение задумался: «Заметь, она даже не поинтересовалось, опасно ли это лично для тебя». Но затем отогнал эту мысль: в конце концов, вполне понятно, что главное для нее сейчас — это ребенок, безопасность которого она обязана обеспечить. Все остальное — вторично. Собственно, обеспечением безопасности этого ребенка был занят сейчас и Лазарев. Но вряд ли его девушка сие осознавала.

Он попробовал нажать кнопку кофейной машины и, не получив опять кофе, плюнул и засобирался в ближайшее кафе. Благо под его домом располагалось несколько кафешек, работающих с раннего утра — большая редкость для Нидерландов, где рестораны открывались к пяти-шести вечера, не раньше.

Лазарев взял в сейфе большой конверт, проверил наличие в нем денег и закинул их в легкую плечевую сумку. Он уже хотел выйти на улицу, но тут вспомнил, что сегодня вторник, день, когда в центре Гааги собирали мусор. Чертыхнувшись, вернулся на второй этаж за мусорными пакетами. Наконец он вышел на улицу и снова не обнаружил лета. Солнце вроде бы светило ярко, но дул довольно прохладный морской ветер и было где-то градусов пятнадцать, не больше. Пройдя по ароматной аллее, ведущей от его дома и дворца к улице Ноордайнде, разведчик выставил на улицу пакеты, привычно свернул направо, в сторону парадного входа во дворец. И тут он сразу увидел его! «Хвост»!

Заметив Лазарева, один из «туристов», доселе скучавший за конной статуей Вильгельма Оранского, вдруг засуетился и начал деловито фотографировать дворец, почему-то периодически наводя камеру на Владимира. Он сидел на круглой лавочке вокруг развесистого «филателистического дерева». Лазарев понятия не имел, почему этот огромный каштан назывался «филателистическим» (возможно, под ним когда-то собирались коллекционеры марок, кто знает), но многие коренные «гаагеры» называли это дерево именно так.

Паренек был молодой, лет 15–16, на вид марокканец, с каким-то подобием растительности на подбородке. Судя по его суете и неопытности, это, конечно, никак не была спецслужба.

«Значит, они меня таки вычислили, — подумал Лазарев. — Значит, это не просто уличная босота какая-то, раз смогли так оперативно пробить номера машины и найти адрес. В принципе, это не очень сложно, но как минимум связи в полиции для этого надо иметь».

Пройдя дворец и дом, где жил король в бытность принцем, Лазарев зашел в знакомую кафешку, заказал двойной эспрессо, налил себе воды с мятой, вооружился парой местных газеток и сел к окну, глядя на то, что же будет делать «турист». Паренек куда-то звонил, продолжая усиленно фотографировать напротив кафе Валлонскую церковь — единственное наследство, оставленное Гааге Луи Бонапартом. В кафе войти не отважился — видимо, побоялся засветиться перед объектом и решил дожидаться его снаружи, так и сяк фотографируя слова над входом в церквушку: «Je suis le chemin, la vérité, la vie».

«Как дети, чессс слово», — подумал про себя Лазарев. Допив кофе и дождавшись десяти утра, когда открываются магазины на торговой Ноордайнде, он пошел в задний конец кафе — как бы в санузел. Знал бы юнец этот район, как Владимир, то знал бы и то, что в конце зала есть выход на узенькую Моленстраат, находящуюся уже в пешеходной туристической зоне — еще одна причина, по которой Лазарев любил этот район и свой дом. В этой зоне уйти от слежки было парой пустяков. Во всяком случае, если у «туриста» и есть где-то за углом «кавалерия» на машинах, то в этих кварталах в центре Гааги она была бесполезна.

Вообще-то, первой мыслью Владимира было заманить юнца в какую-то подворотню (он подумал о монастыре, который располагался за углом — там был чудесный для этих целей садик, совершенно пустой по утрам). Разведчик не сомневался, что легко справится с этим «хвостиком». Но лишний риск был не нужен. Если за ним уже следит AIVD, то нападение на юного марокканского туриста-фотографа вызовет большие вопросы, не говоря уже о теме возможной «беседы» с юнцом, который скорее всего и не знает, кто и ради каких целей послал следить его за «русским дядей».

Лазарев, выйдя незамеченным, быстренько свернул на боковую улочку в сторону от Моленстраат, затем еще один поворот, снова Ноордайнде, но уже в двух кварталах от «туриста». Он чуть было не поскользнулся на банановой кожуре, валявшейся на улице. По вторникам центр Гааги всегда превращается в сплошную помойку — законопослушные бюргеры строго в этот день выставляют мусорные пакеты, которые являются лакомой добычей морских чаек, без особого труда прорывающих полиэтилен своими мощными клювами. В итоге улицы центра всегда в этот день засыпаны различными пищевыми отходами. Лазарев вспомнил недавний разговор Анжелы по поводу лозунга «Чисто не там, где убирают» и представил, что было бы в припортовых городах Европы, если бы мусорщики взяли на вооружение этот лозунг. «Боже, это было только вчера?», — подумал разведчик. Ему казалось, что прошла уже целая вечность.

Владимир заскочил в магазин элитных интерьеров. Даже если «турист» не один и кто-то еще «пасет» разведчика, то он будет уверен, что Владимир зашел в небольшой магазин. Еще одна прелесть центра Гааги — снаружи никто не мог отличить мелкую лавочку от огромного супермаркета. Однако Лазарев тщательно изучил за эти годы данный район и каждый вариант возможного ухода от слежки. Он быстро нырнул под лестницу магазина, который на самом деле был огромным и объединил в себе некогда три отдельных средневековых дома. В итоге в нем было множество переходов, лестниц и лабиринтов. Пока возможный «хвост» бегает (возможно) по этажам в поисках объекта, сам объект спокойно прошел в конец этих лабиринтов и вышел со стороны Плаца, площади, примыкающей к Тюремным воротам и Бинненхофу. Лазарев не сомневался, что уже ушел от «хвоста».

Честно говоря, разведчик даже почувствовал некий азарт. Он разрабатывал мириады сценариев ухода от слежки, но еще ни разу за всю свою шпионскую карьеру в Нидерландах не применял их на практике. Нет, в былые времена, когда его «вели», за ним следили не раз. Но тогда смысла скрываться от «хвоста» не было: во-первых, это только подтвердило бы подозрения, во-вторых, следили за ним все-таки специалисты, а не такие «туристы».

Он зашел в парламентский двор и позвонил Питеру ван дер Пюттену. Тот поднял трубку не сразу, пришлось перезванивать, дабы не общаться с автоответчиком.

— Привет, старик! — сказал Владимир, услышав ворчливый голос старого друга.

— Это кто старик? Я на три недели тебя младше!