— Смотри, куда идешь! — крикнул кто-то.

Кэндзи в ужасе зажал рукой рот, а потом, бросив корзинку, кинулся спасать уцелевшие дыни. И тут он заметил, что с дынями что-то не так — они были квадратными!

— Это необычные дыни, — сказал тот же голос. — Их вырастили в специальных контейнерах из органического стекла.

— Мне очень жаль, — пролепетал Кэндзи. — Это произошло случайно.

— Случайности недешево обходятся. По крайней мере в моем магазине.

Парень говорил возбужденно, брызжа слюной. Кэндзи хотел вытереть оплеванную правую щеку, но не посмел, чтобы еще больше не разозлить его.

— Я заплачу, — сказал он, вытащив бумажник.

— Вы разбили три штуки ценой по десять тысяч иен. То есть всего на тридцать тысяч.

— Не может быть! — воскликнул Кэндзи.

У него столько с собой не было. Да и если он вернется домой без покупок, Ами решит, что он опять играл в пачинко.

— Я не могу… — начал он и, не успев придумать какую-нибудь причину, чтобы не платить, услышал:

— Рамбаси-сан, это я виновата.

Оглянувшись, Кэндзи увидел женщину, которая помогала ему разобраться со списком.

— Я совершенно сбила клиента с толку, рассказав о скидках на апельсины. Если бы не я, он бы никогда не налетел на стол, и дыни были бы целы.

По маленькому квадратному лицу Рамбаси было ясно, что слова его совсем не убедили. Но он взмахнул длинными тощими руками и крикнул через плечо, уходя:

— Уберись тут! Не хватало еще, чтобы кто-нибудь упал.

Только когда Рамбаси исчез на складе в конце зала, Кэндзи смог заговорить:

— Я даже не знаю, что сказать. Спасибо вам. Еще раз спасибо!

Женщина поднесла пальчик к губам.

— Тсс… Это наш секрет. А теперь идите за покупками, а то у меня будут проблемы.

И она ушла за шваброй.

А Кэндзи стоял, улыбаясь ей вслед.

— Не понимаю… — пробормотал Сога, почесывая лысую блестящую макушку, как будто полировал ее каждое утро. — Пожалуйста, объясни-ка еще раз, как ты умудрился потерять униформу.

— Я ее не терял, меня обокрали, — с трудом повторил Кэндзи.

С вновь обретенной благодаря женщине в магазине надеждой он пришел в банк. Но чем больше говорил Сога, тем быстрее улетучивалось ощущение легкости. Скоро Кэндзи не чувствовал ничего, кроме мрачного смирения.

— Я уронил ключи в канаву, поэтому положил сверток на тротуар, чтобы удобнее было их поднять… А когда вытащил ключи, свертка нигде не было. Какие-то ребята носились рядом, смеясь, но я не смог бы их поймать.

— У нас правило: один человек — одна униформа, — упрямился Сога. — Ты — один человек. Как я могу дать одному человеку две униформы?..

Кэндзи вспомнил, как по дороге в банк видел на улице мальчика, тыкающего мертвого воробья палочкой. Снова и снова, хотя было понятно, что птичка давно умерла.

— Может быть, вы вычтете деньги за украденную униформу из моей зарплаты? — робко предложил Кэндзи.

Недовольно бурча себе под нос, Сога поплелся к большому ящику в углу комнаты.

— До того, как приступить к работе, каждый новый сортировщик получает одну униформу, — сказал он. — И ему не дают другую униформу, пока первая не износится до такой степени, что ее невозможно починить. Твою, похоже, починить уже нельзя.

Отперев ящик одним из ключей, висевших на связке, которую Сога всегда носил с собой, он вытащил два целлофановых пакета и передал их Кэндзи.

— Смотри — не потеряй. Еще одну униформу я тебе выдать не смогу.

Кэндзи сердито схватил форму и пошел переодеваться в раздевалку. Штаны оказались на несколько сантиметров коротки, а рубашка — наоборот большой. Он чувствовал себя мальчиком, нарядившимся в рабочую одежду отца. Увидев себя в большом зеркале, Кэндзи нахмурился. Он должен здесь работать. Он обязан. Глупо сопротивляться. Ами непреклонна. Она отказалась даже говорить на эту тему. Удрученный и слегка напуганный, Кэндзи вернулся в резко освещенную комнату. Один за другим начали появляться сортировщики. Когда все собрались, Сога сделал несколько объявлений, а потом представил Кэндзи коллегам. Некоторые подозрительно посмотрели на него, остальных, похоже, совершенно не интересовало его присутствие.

— Сегодня твой первый день, — сказал Сога, протягивая Кэндзи бейджик с надписью «стажер», — поэтому будешь работать в паре с Яманотэ. Он покажет тебе, что делать. А завтра начнешь самостоятельно.

Кэндзи хотел улыбнуться мужчине по имени Яманотэ, сидящему справа. Но тот уже встал и толкал тележку к лифту. Догнав его, Кэндзи быстро поклонился и вежливо пожелал доброго утра. Проворчав что-то в ответ, Яманотэ снова погрузился в молчаливое размышление, в котором и пребывал весь день, пока они работали вместе с Кэндзи — толкая тележку с верхнего этажа банка вниз, останавливаясь в специальных местах сбора корреспонденции. А потом, наполнив тележку доверху конвертами, спускались в подвал и начинали сортировать почту. Вначале нужно было отделить внутреннюю корреспонденцию от внешней. Внутренние письма потом раскладывали в ячейки в стене в зависимости от того, кому они адресованы. Внешние письма франкировали и упаковывали в большие мешки. Вскоре их забирал почтовый фургон. После загрузки фургона все сортировщики обедали: большинство в раздевалке, молча, глядя в никуда. Кэндзи обстановка казалась угнетающей, поэтому он решил перекусить на лавочке у дороги. Мимо спешили люди, но ему было все равно. Шум города стирал из памяти лицо Яманотэ, толкающего тележку, согнутую спину Сога и его длинные тонкие изуродованные артритом пальцы.

«И я буду выглядеть точно так же через несколько месяцев», — подумал Кэндзи.

— Почему? — В голосе Доппо послышалось разочарование.

В минуты отчаяния Кэндзи часто казалось, что друг наставляет его, как он всегда делал при жизни.

— После всего, чему я тебя научил, почему ты хочешь работать здесь?

Мысленно Кэндзи попытался объяснить:

«Я пообещал твоей дочери и своей жене, что никогда больше не буду играть».

Закончив обед, он вернулся в подвал.

На следующий день Кэндзи определили отдельный маршрут и выдали тележку, которую он толкал впереди себя все утро, а потом в гробовой тишине разбирал письма. Он работал медленнее других сортировщиков и часто не успевал закончить прежде, чем приезжал фургон. Водитель нервничал, курил, нетерпеливо постукивая пальцами по капоту, или разваливался на передних сиденьях, слушая музыку в огромных наушниках.

На самом деле работа не была такой уж трудной, но с каждым днем Кэндзи становилось все сложнее и сложнее просыпаться по утрам, хотя должно было быть наоборот. Работая в «Эн-би-си», он соскакивал с кровати в шесть утра, а ложился обычно за полночь. Теперь Кэндзи уже в десять вечера был в постели, а вставал не раньше 8.30. Он спал так долго не потому, что безумно уставал. А потому, что бодрствование не приносило ему никакой радости. И чем дольше он не вставал, тем меньше его мучили мысли о работе.