Лида никак не могла смириться со своей участью. Неужели все так просто – достаточно оклеветать человека, и он окажется в тюрьме. Но где же законность, где же справедливость и здравый смысл? Она подумала о дочери, которая осталась совсем одна. Родители Лиды умерли во время войны, мать Семена жила далеко, вряд ли она согласится взять к себе внучку.

В камере находились женщины, арестованные по пятьдесят восьмой статье. Кто-то питал надежду на то, что следователь увидит вопиющие ошибки и отпустит их, другие, осознав, что обратного пути нет, ушли в себя или намеренно вступали в конфронтацию с властью.

Первый допрос прошел ночью. Лида забылась тяжким, пустым сном на шершавых нарах, когда дверь распахнулась: ее и еще двух женщин требовали на допрос. Ничего не понимая, она шла по бесконечно длинному коридору, щурясь от яркого света. Голова болела, хотелось спать.

Кабинет следователя оказался уютно обставленной комнатой, в которой витал дух мещанства. Удобные креслица, пестрые занавесочки на окнах, на стене – гигантский портрет Сталина. Лида намеревалась опуститься в кресло, но следователь, приятный молодой человек, которому едва ли было больше двадцати пяти, покачал головой и указал на неудобную казенную табуретку.

– Извините, пожалуйста, – словно прося прощения, произнес он. – Но вам не положено.

Лида уселась на табуретку и сразу вспомнила процедуру унизительного и постыдного осмотра несколько часов назад. Следователь погрузился в изучение бумаг. Он неспешно переворачивал страницы, беззвучно шевелил губами, по-детски старательно прочитывая каждое слово. Он сразу понравился Лидии. Такой приятный молодой человек не должен поверить в ту галиматью, которую на нее навешивают. Она подробно расскажет ему обо всем, он поймет, что ею двигало только сострадание.

– Итак, Лидия Ивановна, – произнес следователь, отрываясь наконец от бумаг. – Хотите ли вы сделать заявление?

В его прозрачных голубых глазах светилось участие и благодушие. Молодой человек так располагал к себе, что Мамыкина, запинаясь, начала рассказывать. Он внимательно слушал, изредка делая быстрее пометки. В углу комнаты, за спиной Лиды, находилась стенографистка, фиксировавшая каждое ее слово.

– Великолепно, Лидия Ивановна, – произнес следователь. – Значит, вы только хотели помочь мальчику. Как это благородно. Но, сами подумайте, кто в это поверит? Вашего мужа и вас все равно обвинят в пособничестве шпионажу. Расскажите-ка лучше, зачем ваш супруг приносил с работы домой секретные документы и как часто вы ездили в Москву на встречи с представителями вражеских разведок.

– Вы же знаете, что это полная ерунда, – в отчаянии произнесла Лидия. – Семен приносил домой обычные чертежи, кто бы ему позволил вынести что-то секретное. Повторяю, я отвезла бедного мальчика к бабушке.

Следователь мило улыбнулся:

– Да, да, разумеется, как я мог об этом забыть, Лидия Ивановна. Я вас прекрасно понимаю. Женечка, – обратился он к стенографистке, – милая, у тебя начинается перерыв, так что выйди, пожалуйста.

Дождавшись, пока стенографистка покинет комнату, следователь поднялся и подошел к Лиде. Его красивое юношеское лицо озаряла улыбка.

– Лидия Ивановна, бесполезно отпираться. Нам все известно про вредительскую деятельность вашего мужа, а вы помогали ему. От вас требуется одно – подписать протокол. Вы умная женщина, поэтому я рассчитываю на ваше содействие следствию.

Мамыкина покачала головой:

– Я подпишу только то, что сказала на самом деле.

– Не советую вам спешить с ответом. – Следователь подошел к столу и достал из ящика небольшую папку. – Так, так, вот оно… Ваше признание. Почитайте. Скажу сразу, если вы его подпишете, то получите какие-то жалкие пять лет. Вы знаете, что такое пять лет? Они пролетят в одно мгновение. Советская власть гуманна к раскаявшимся преступникам, поэтому выйдете по амнистии года через три, вам, правда, будет запрещено жить и работать в крупных городах, но вы сможете вернуться в Нерьяновск. Подумайте и о других, о вашем муже, например. Неужели вы, любящая жена, согласитесь, чтобы он получил двадцать пять лет? А это вполне реально. И ваша милая маленькая дочка…

Лидия с бьющимся сердцем вчиталась в заранее составленное «признание». В нем она сознавалась в том, что вместе с мужем принимала участие в диверсионной деятельности, якобы они копировали секретные документы с военных заводов и передавали их американским резидентам в Москве.

– Я не буду это подписывать, – заявила Мамыкина, закончив чтение. – Это несусветная чушь.

– Жаль, что вы так враждебно относитесь к моему более чем щедрому предложению, Лидия Ивановна, – с сожалением в голосе протянул следователь. – Вы не понимаете, на что обрекаете своим отказом себя и свою семью. Значит, вы не станете подписывать это признание?

– Не подпишу, – твердо произнесла Лидия. Она понимала, что следователь запугивает ее, добивается раскрытия громкого дела, за которое может получить очередную звездочку или даже орден.

Без слов этот милый молодой человек подошел к Мамыкиной и неожиданно ударил ее по лицу. Все это произошло так внезапно, что Лидия, не успевшая прикрыться руками, упала с высокой табуретки на пол. Сильный удар рассек ей губу, на пол закапала кровь, нестерпимо болел глаз.

Молодой следователь продолжил избивать беззащитную женщину. Лидия не сопротивлялась, она сжалась в комок, моля бога, чтобы все быстрее закончилось. Однако пытка продолжалась. Лидия потеряла сознание.

В себя она пришла в камере. Она не помнила, как попала обратно. Она примостилась на деревянных нарах. Тело превратилось в сплошную ноющую рану, Лидия не могла разлепить правый глаз.

– Звери, – бормотала одна из соседок, – они избили и приволокли тебя сюда.

Лидия слабо зашевелилась. Она не могла вдохнуть полной грудью, резкая боль пронзала все тело, едва воздух наполнял легкие.

– Он тебе сломал ребра, – заявила одна из женщин. – Ничего, срастутся. Что он от тебя хотел?

Еле ворочая языком, Лидия произнесла:

– Чтобы созналась в шпионаже.

– А, понятно, – раздался чей-то обреченный голос. – У них указание сверху – к дню рождения главного вурдалака загубить как можно больше невинных душ.

– Дурочка, – ласково произнесла одна из женщин. – Они тебя до смерти забьют. Зачем тебе это надо? Соглашайся, подписывай. У тебя же есть муж и дочка. Неужели ты хочешь, чтобы с твоей дочерью сотворили нечто подобное?

Лидия застонала, представив, что ублюдки нападают на ее кровиночку. Она не даст ее в обиду.

– Люська – стукачка, – пояснила ей одна из сокамерниц, когда милая соседка исчезла из камеры. – Все это знают. Она доносит палачам, кто и что сказал. Она специально обхаживает новеньких, пытается их сломить. Не верь ей, от нее требуют, чтобы она склонила тебя к подписанию липового признания. Это ничего не изменит.

И все же две недели спустя, после трех допросов, закончившихся избиением, Лидия не выдержала. Едва молодой следователь с ухмылкой приблизился к ней, чтобы нанести очередной удар, она закричала: