— Не забудь, — нудил он над ухом. — Сыр должен быть из Новой Зеландии, а лосось из Тасмании…

— А кого ты ждешь? — поинтересовалась я после инструктажа.

Мир отреагировал совсем уж неожиданно. Он как-то посерел, схватился за сигареты, хотя мы обычно не курили в офисе, затем облизнул губы и ответил, фальшивя, как скрипач на деревенской свадьбе:

— Знакомого, то есть, это из России. Старый приятель.

Ясно, что ничего не скажет.

— Ладно, я пошла.

— Иди уже, он скоро придет. — Мир встал из-за заваленного бумагами стола, почему-то робко, будто не решаясь дать волю чувствам, приобнял меня левой рукой и повел к выходу. Я не смогла удержаться и на долю секунды, имитируя случайность, прижалась к его бедру. В мой бок, чуть выше талии, уперлось нечто — продолговатый предмет, которого по всем законам анатомии в этом месте на теле мужчины быть не могло. Если бы я нащупала это ниже и правее, то никуда не пошла бы, а в открытую поинтересовалась, кто это такой интересный посетит моего мужа, если он так явно готов к встрече? Мир быстро, не давая времени опомниться, вывел меня из своего кабинета и захлопнул за мной дверь.

Думаю, за поясом у законопослушного, серьезного и солидного русского предпринимателя торчал охотничий нож в твердом футляре из тисненой кожи, который ему подарил год назад мсье Бриссар, большой любитель охоты. Размер совпадал. Больше всего на свете мне захотелось вернуться в кабинет Мира и остаться там очень надолго. И если сложится ситуация, выводящая охотничий нож на сцену, мне хотелось бы это увидеть. Но любимый решил, что я должна идти в дурацкий ресторан — и я пойду. Вот только дождусь посетителя, гляну на него одним глазком и пойду!

Наш офис располагался в старой части города. Помещения здесь дешевле. Они не так удобны, и в них меньше света, и коммуникации подводятся с большим трудом. А кое-где, в старых домах, течет крыша и в подвалах водятся крысы. Узкие улочки совсем без растительности, дома выстроены сплошным массивом, тротуар шириной в метр, не больше, а дорога такая, что два грузовика не разойдутся. Впрочем, я ни разу не видела здесь грузовиков. Не знаю точно, но, думаю, им здесь проезжать запрещено: в районе много зданий, представляющих архитектурную ценность. Вибрация и выхлопные газы могут им повредить. Зато автобусы здесь ходят, и остановка расположена напротив нашего офиса. Правда, окна кабинета Мира выходят на улицу, и он наверняка выглянет в окно, когда услышит шум подъезжающего автомобиля, но я не лыком шита! Стану в нише парадного подъезда.

Ждать пришлось недолго. У здания офиса остановился темный автомобиль, мне показалось, американский, а не европейский. Слишком большой, слишком обтекаемый и даже в чем-то вульгарный. Из него вышел мужчина, похожий на азиата, лысый, пузатый и неприятный, как все, кто необоснованно уверен в себе. Высадив хозяина, мастодонт проехал вперед и остановился на парковке автомобилей. Пока динозавр пробирался мимо меня, в самом его чреве явно просматривалась женская белокурая головка. Я была знакома с этой женщиной и даже ревновала к ней своего мужа.

Азиат вошел в подъезд. Я не трогалась с места. Внешность визитера мне не понравилась. У нас нет таких клиентов или деловых партнеров. Все это плохо пахло, особенно если вспомнить разговор с Миром о наркотиках и о том, что его могут убить. Мне стало нехорошо от страха. Я все еще стояла в парадном, не зная, что предпринять. Уйти уже не смогу. Вернуться к Миру — боюсь помешать! Если разум не желает подсказать оптимальный выход из трудной ситуации, то в дело бесцеремонно вмешиваются интуиция и подсознание. Я совершенно, кошмарно ярко представила себе картинку, как врываюсь в кабинет мужа и вижу его, окровавленного, лежащим на полу. Что-то вроде того, как я наяву увидела Альбину, упавшую после выстрела, мертвую, еще теплую, но безвозвратно мертвую.

Не помню больше ничего до того момента, как ворвалась в приемную. В его кабинете слышались голоса. Вернее, чужой голос, говорящий по-русски. Я затормозила возле стола Мишель. А что, если изобразить секретаршу? Прыгнула в маленькое кресло на курьей ножке и напрягла уши.

Мне показалось, что теперь говорил Мир. Тихо и внушительно. Азиат еще что-то спросил, вроде уточняя. Мир повторил ту же фразу, с тем же выражением непримиримости. На минуту все замерло. Потом дверь кабинета распахнулась. Из нее вышел посетитель.

Наши взгляды встретились. Азиат шел мимо меня примерно сто лет, я успела прочитать в раскосых глазах один из возможных вариантов судьбы моего любимого и свое будущее тоже. Кое-что из увиденного мной вскоре сбылось. Русский друг вышел на улицу. Я повернулась к двери шефа. Он стоял, привалившись к косяку.

— Это был Мирзоев, — сказал муж. Я поняла, что в ресторан сегодня не попаду и ругать меня за это не будут. — Он уже отсидел. Он хочет купить мою фирму. И тебя.

До меня вдруг перестали доходить слова и их смысл.

Я подошла к мужу, взяла его холодную руку, завела в кабинет, плотно закрыла дверь и повернула ключ в замочной скважине. Потом бросилась ему на шею. Он тоже прижался ко мне с судорожной нежностью, неизвестной мне раньше. Будто и не было его равнодушия, той плотной пустоты, которая не пропускала мою любовь к нему, его великолепного спокойствия на фоне моей стонущей страсти.

Мир целовал меня сухими губами, раздевал, шепча, что это не конец, что все наладится, что он не позволит мне погибнуть. «При чем тут я?» — мелькнуло у меня в голове, но было не до вопросов.

Мало что сохранила память о последующих событиях. Помню лишь, как ощущала голой спиной прохладный паркет, что хотелось кричать, но Мир ладонью закрывал мне рот, еще помню, как я цеплялась за ножку стола и видела рядом с собой на полу синюю скрепку. Звонил телефон, билась ручка двери, но мы были в Бермудском треугольнике: в другом времени, пространстве, измерении.

Восхождение к пику страсти заняло несколько часов. Мы прерывались, пили воду, однажды я заплакала, но ненадолго. Почти без слов там, в кабинете, на полу, я провела самое яркое и дорогое время своей жизни.

Главное, что вспоминаю, это странную мысль, засевшую в моей бедной голове: я сейчас молюсь богам любви, чтобы они сохранили жизнь Мира. Если молиться хорошо, если сумею вложить в молитву всю свою страсть, то капризные боги услышат, одобрят и помогут. Не знаю, какие мысли одолевали Мира, но он тоже вкладывал в этот акт любви особый смысл. Это я поняла и тоже, с благодарностью, запомнила.

Мы уходили из офиса позже всех, чтобы не отвечать на вопросы и скрыть свои лица. Конечно, Мир вскоре пришел в себя: застегнулся, причесался, надел маску преуспевающего бизнесмена, никогда не выходящего за рамки приличий.

Со мной дело обстояло намного хуже. Если внешний вид и поддавался организующему воздействию, то чувства и мысли устроили настоящий бунт. Мир видел это, может, впервые он вообще замечал, как мне тяжело дается каждый шаг. Пытаясь меня немного приободрить, он сказал с улыбкой:

— Ленка, помнишь? Ты обещала любить меня вечно!

Следующие семь дней я провела в раю.