– Э, – разочарованно сказал тезка царя и махнул рукой, – это ты, брат, загнул. Я поначалу даже заслушался, Ты дельные вещи говорил, правда. А насчет того, чтобы просто не платить… Ты что, с луны свалился?

Черноволосый мужик, который представился Володей, криво ухмыльнулся и закурил очередную сигарету.

– Ты, я вижу, парень крепкий, – сказал он Юрию, – и морда у тебя, извини, как у бронетранспортера. По глазам видно, что ни хрена ты не боишься. Но скажи честно: ты с чеченцами хоть раз дело имел?

– Имел, – сказал Юрий, – В Грозном.

– Угу, – ничуть не смутившись, кивнул чернявый Володя. – В Грозном, значит. Ну и где ты теперь? Скажи спасибо, что живой остался. Так там вокруг тебя свои были, и все с оружием. А тут ты один как перст, и всем на тебя начхать. Раздавят как букашку, и мокрого места не останется. Сначала работать не дадут, кислород перекроют, а потом, если не перестанешь рыпаться…

Он замолчал и сделал недвусмысленный жест, резко чиркнув ребром ладони по горлу.

– Да, – поддержал его до сих пор не проронивший ни слова мужчина с внешностью медленно спивающегося интеллигента. Юрий припомнил, что его зовут Андреем Григорьевичем. – Это за ними не задержится. Нож под ребро или пуля в голову, и концы в воду.

– М-да, – сказал Юрий. – Запугали вы меня, мужики, просто до дрожи в коленях… А в милицию обращаться не пробовали?

– Их даже ОБОП не трогает, – ответил ему Валиев. – Не справляются. Их хватает только на то, чтобы контролировать торговлю оружием и наркотой, да и то… А для настоящей боевой операции у них кишка тонка. Я сам видел: у них есть специальный журнал, в котором данные на всех крупных урок в городе. Сидит долдон в погонах и прямо при мне напротив чьей-то фамилии жирно так выводит: “Убит”.

Юрий рассеянно принял из чьей-то руки открытую бутылку пива и с удовольствием сделал несколько крупных глотков.

– Не знаю, мужики, – сказал он. – Я вам не указ и лезть в ваши дела не собираюсь. Лично я уверен, что могу за себя постоять, и никому ничего отстегивать не буду. А вы, если не можете драться в одиночку, конечно, организовывайте свой профсоюз или как он там у вас будет называться… Нужен буду – зовите. Я-то, в отличие от вас, действительно один как перст. Мне рисковать некем, кроме себя самого.” Кстати, Серега, а где твои?

– Где ж им быть, – ответил Валиев. – Жена на работе, дочка в детском саду.

– Привет им, – вставая, сказал Юрий. Он поставил на стол недопитую бутылку пива и положил рядом с ней принесенную для дочери Валиева шоколадку.

Валиев проводил его до дверей.

– Ты извини, – сказал ему Юрий. – Я, наверное, немного нахамил. Просто не хотелось на публике входить в детали. Секрет, известный хотя бы троим, – это уже не секрет. Ты затеваешь опасное дело, Серега. Если вы действительно хотите схлестнуться с чеченцами, то это смертельно опасно. Будь осторожен и, если что, зови меня на подмогу. Сразу же, понял? Обещаешь?

Валиев серьезно кивнул. Они пожали друг другу руки и расстались.

У нее были роскошные темные волосы и огромные карие глаза, в которых светился пытливый ум. Улыбка у нее была ослепительная и полная мягкого очарования, которую невозможно подделать, но наедине с собой Таня улыбалась очень редко, а когда это все-таки происходило, ни шарма, ни очарования в ее улыбке не оставалось: это была улыбка холодного торжества. Такой улыбкой могла улыбаться кобра, только что убившая огромного льва одним-единственным укусом. Таня была опаснее любой кобры, но укусы ее, в отличие от змеиных, были сладкими и убивали не сразу, а постепенно.

Она отошла от зеркала и взяла из стоявшей на вычурном, под старину, комоде серебряной шкатулки длинную сигарету. Прикурив от изящной золотой зажигалки, она опустилась в глубокое кожаное кресло. Никотин плохо влиял на цвет зубов и лица, но отлично успокаивал нервы. О вреде, который курение наносило здоровью, в Танином случае говорить было бы смешно.

Она сидела в кресле и рассеянно разглядывала знакомую до мелочей роскошную и претенциозную обстановку гостиной. Рядом с сигаретницей на комоде стояла фотография в безвкусной бронзовой рамке. На фотографии был изображен полноватый мужчина с холеным жирным лицом и обширной лысиной, сидевший за заваленным бумагами письменным столом на фоне книжных полок. Фотография была удачной – человек, который делал снимок, был настоящим художником и вытянул из натуры все, что можно, – но его замысел провалился: изображенный на фотографии субъект все равно выглядел самодовольным идиотом, кривляющимся на потеху публике. Не спасало ни значительное выражение лица, ни золоченые корешки солидных томов на заднем плане:

Гегель, Кант, Спиноза, Достоевский… В уголке фотографии красовалась сделанная золотым “паркером” дарственная надпись, на таком расстоянии казавшаяся просто комбинацией бессмысленных черных закорючек, как будто на поверхности фотографии завелись черви.

Сравнение показалось Тане удачным. Вот именно – черви! Они уже давно поджидали ее благодетеля, облизываясь и предвкушая славную пирушку. От этой мысли становилось немного легче, хотя в последнее время у Тани часто возникало острое желание ускорить процесс с помощью какого-нибудь простенького приспособления наподобие кухонного ножа или обыкновенного молотка.

Она смяла сигарету в хрустальной пепельнице. День только начинался, а ей уже смертельно хотелось выпить. И не просто выпить, а напиться, чтобы, явившись сюда, благодетель застал не изысканную содержанку, готовую по первому слову раздвинуть ножки, а заблеванное, пьяное до бесчувствия тело, которому будет все равно, что с ним делают. Таня поморщилась. Она понимала, что “благодетеля” это не остановит. Ну и пусть. Только сначала нужно принять свою таблетку, чтобы не случилось чего-нибудь неожиданного. На Таниной совести и так было слишком много смертей. Зачем же убивать того, кто еще не родился?

Противозачаточные таблетки лежали в другой шкатулке, тоже серебряной, хранившейся в верхнем ящике комода. Здесь же лежала упаковка виагры. Отодвигая ее в сторону, Таня снова гадливо поморщилась: с виагрой или без, ее “спонсор” был жирным похотливым боровом и самовлюбленным ничтожеством. Никакие препараты не могли изменить этого обстоятельства, и никакие препараты не могли спасти Таниному спонсору жизнь, потому что он был болен СПИДом.

Она запила таблетку глотком бренди и, держа высокий стакан в одной руке, а пузатую бутылку в другой, вернулась в кресло. Здесь она свернулась калачиком и начала неторопливо, очень методично и целенаправленно напиваться. Ее блуждающий взгляд то и дело натыкался на фотографию в бронзовой рамке. Разумеется, идея поместить здесь это фото принадлежала не Тане. Спонсор сам приволок сюда это сомнительное украшение и полдня слонялся по квартире, выбирая место, достойное того, чтобы на нем красовался его портрет. Разумеется, Таня принимала в процессе выбора места для фотографии живейшее участие. Ей было не привыкать притворяться и изображать бурный восторг, переходящий в продолжительный и не менее бурный оргазм, в то время как на самом деле ей хотелось выть от тоски. Правда, имитировать оргазм было проще, чем улыбаться и мило щебетать в ответ на извергаемый спонсором поток глупостей и отборной пошлятины. В постели можно было стонать и даже кричать от отвращения и злости – это сходило за проявление страсти. Иногда она не отказывала себе в удовольствии как следует исполосовать жирную спину этого кривоногого ублюдка ногтями. Правда, подобные выходки спонсор не приветствовал, поскольку всякий раз после этого ему приходилось подолгу объясняться с женой. Но Тане он прощал все.