Окончив училище, летом 1943-го мы поехали в Челябинск получать танки. Приехали туда и как раз прибыли к первому выпуску танков ИС-1 с 85-мм орудием. Из нас решили сколотить танковый штат тяжелого полка, в котором числился всего 21 танк. Я был назначен командиром взвода, в нем всего значилось два танка, а в роте пять танков. Получив машины, поехали на обкатку в город Миасс, за 96 километров от Челябинска. Совершаем марш, чтобы на полигоне провести учебные стрельбы. Но так как это был первый серийный выпуск, то до Миасса из 21 танка добралось только штук пять, все остальные дорогой встали: там коробка полетела, там еще что-то. В общем, тягачами нас тянули, ремонтировали, потом возвратили снова в Челябинск, еще конвейер не встал, ИСы только начали выпускать. В итоге получили новые танки, все-таки добрались до Миасса, отстреляли и отводили свои машины. Пришло время грузиться на платформы – этим делом занимались заводские механики, нашим механикам-водителям столь тонкое дело не доверяли. И было почему. Дело в том, что большинство наших механиков пришли к нам после курсов переподготовки бывших политработников. Я был младшим лейтенантом, а мой механик-водитель как политрук имел звание «старший лейтенант», в соседнем взводе даже капитан был механиком-водителем. Ну, начали грузиться, и ребята с предпоследнего танка уговорили заводского механика, что у них водитель является фронтовиком, все умеет, так что сам погрузит ИС-1. Но он же не танкист был, так начал грузить, что перевернул танк с платформы. В результате нас задержали, пока танк подняли, выяснили, что нужна новая машина: у этой была сбита центровка башни. Через некоторое время дали другой танк, мы погрузились, и вдруг команда: «Формуляры, часы и зажигалки взять!» А на танке личными вещами считались часы, складной ножик с несколькими лезвиями и две зажигалки. Оказывается, прибыл личный состав 31-го отдельного гвардейского тяжелого танкового полка с фронта, его решили посадить на ИС-1, но экипажи у них были укомплектованы не полностью. Так что мы начали передавать уже стоявшие на платформах танки. Первый танк – у прибывших в экипаже имелось три человека, двух не хватает. Когда до моего танка дело дошло – экипаж полностью есть, нет только механика-водителя, он у меня ушел. Этот полк погрузился в состав и уехал на фронт, а мы остались. И тут кое-кого, в том числе и меня, отобрали и отправили в Москву, в Военную ордена Ленина академию бронетанковых и механизированных войск Красной Армии имени Иосифа Виссарионовича Сталина. А там надо было строем ходить в столовую, несмотря на то, что все офицеры. Не очень-то нам это дело понравилось. Особенно фронтовики были недовольны. И понаписали рапорта с просьбой отправить на фронт, в том числе и я. Так и указал: «Прошу отчислить и отправить на фронт, после войны буду учиться!» Начальник академии генерал-лейтенант танковых войск Ковалев нас всех вызвал, собралось у него в кабинете 12 курсантов. Спрашивает: «Сколько классов окончили?» Кто-то семь, кто-то восемь, кто-то до войны как раз в техникуме учился. Тогда он говорит: «Смотрите, вас в академию взяли с таким образованием, на командном факультете нужно среднее образование 10 классов, да еще и по конкурсу пройти, а вам так повезло, вы же будущие генералы!» Но мы все равно стояли на своем. Из 12 человек только двое согласились с ним и забрали свои рапорта, а нас, десять курсантов, отправили в Московский учебный автобронетанковый центр, переучили там на Т-34, после чего поехали в Омск на завод № 174, который выпускал танки. Мы получили танки Т-34–76. Нашу танковую колонну вручали армянское духовенство и трудящиеся Армянской ССР. На танках имелась надпись «Давид Сасунский» – это армянский легендарный герой. Дальше начали боевое сколачивание экипажа.

Приехали под Тулу, во время войны там формировались танковые войска в тульском танковом военном лагере. Мы находились на разъезде Тесницкий. Ввели в состав 119-го Ельнинского Краснознаменного инженерно-танкового полка. Это особый полк, потому что впереди танков у нас закрепили пятитонные минные тралы ПТ-3. Быстро научили, как ими пользоваться. И мы выехали на фронт.

Наш полк действовал вместе с 47-м отдельным огнеметно-танковым полком в составе 10-й штурмовой инженерно-саперной бригады. Переместили на позиции в район Городка – это был первый город, который довелось освобождать. Хорошо помню первый бой. Мы стояли в небольшом леске. В Белоруссии болотистая местность, поэтому, когда мы ехали на передовую, если танк прошел по следу от впереди идущего танка второй раз, то обязательно проваливался. Надо было постоянно петлять. Встали на опушке, нас, командиров танков, посадили на «Додж три четверти» и повезли на рекогносцировку. Впереди лежала занятая врагом деревня. Когда вывозили, приказали комбинезоны снять и танкошлемы не надевать. Надели пилотки. Днем провели рекогносцировку, а ночью выехали на исходную позицию. Обычно танкистов выводили сначала на рубеж развертывания, после чего на исходную позицию. Но здесь нужно было сразу занять исходную. По радио передали сигнал атаки. По положению как тральные танки нас должны были применять только там, где есть мины. Но дело в том, что полк в первом бою придали какой-то танковой бригаде. А ее командиру вместо своих танков вперед можно нас послать, и неважно, есть там впереди мины или нет, ведь мы примем первый удар немецкой противотанковой артиллерии на себя.

Пошли с тралами, но так как впереди находилась довольно-таки болотистая местность, некоторые наши танки застряли. В моем экипаже Мартыненко был механиком-водителем, Григорий Бабич – башнером, а Ваня Потапов – стрелком-радистом. Я как командир одновременно вел огонь из орудия. Мы не застряли и удачно прошли вперед. Башнер зарядил осколочный, но противника мы не видим, вдруг вспышка в стороне, и мне механик-водитель по ТПУ кричит: «Командир, справа лесок, оттуда бьет пушка». Ну, я развернул пушку, ничего не вижу, потом увидел вспышку, дал туда раз, два. Больше орудие не стреляло. И первый бой для меня двумя выстрелами практически и закончился.

Потом мы начали наступать на Витебск. Если Городок в декабре 1943 года мы взяли с ходу, то под Витебском в феврале – марте 1944-го завязались тяжелые бои. Одна из проблем заключалась в том, что среди наступающих войск практически не было танковых частей – наш полк поддерживал 10-ю штурмовую инженерно-саперную бригаду, которая впоследствии получила наименование «Витебская». В болотах использовать танки было очень и очень сложно: машины застревали и зачастую очень быстро уходили по башню в болота.

В одном из боев в мой танк попал снаряд, болванка. У немцев к тому времени, как мне кажется, практически не осталось в противотанковой артиллерии традиционных бронебойных снарядов, они использовали так называемую болванку. Снаряд той же формы, что и бронебойный, выточен из стали. Но если бронебойный снаряд осколками поражал весь экипаж и оборудование при взрыве, то болванка пробивала броню и что на своем пути встретила, то и уничтожала. Болванка пробила нам борт, механика-водителя Мартыненко перерезала пополам, убила стрелка-радиста Потапова: они рядом сидели. Я смотрю, башнер полез на место механика-водителя и остановил танк, кричу ему: «Заряжай снаряд и перелазь на мое место!» Он залез на башню, я же сел на место механика-водителя, отвел танк в сторону, остановил его, и на этом наш бой закончился. К тому времени подали по рации команду: «Танки, встать!» Когда вернулись в расположение, мне в качестве механика-водителя дали Виктора Орлова, а стрелком-радистом стал Шинкаренко. Мы получили новый танк. С этим танком в дальнейшем брали Витебск и Полоцк.