– За галстуком пришел, – сообщил Голова, хотя они ни о чем его не спрашивали.

– Ты уже днем приходил, – напомнила ему Гапка. – И сервиза как не бывало. Что ты сейчас собираешься уничтожить? И как вообще тебя, негодяя и распутника, земля носит? Справедливо ли?

Голова, однако, пришел сюда, как он думал, не для философских дискуссий. Он внимательно посмотрел на Светулю, но та была одета скромно – во все темное и непрозрачное, и, недовольно поморщившись, словно его обманули, Голова направился к шкафу с проклятиями, вспоминая при этом цыганочку и то, чем она его наградила. И открыл шкаф, и стал искать свой галстук, темно-синий в желтый цветочек, который так подходил к его плащу. Но между одеждой взор его наткнулся на двух мордастых соседей, которые сделали вид, что смутились, когда их накрыли с поличным, и, подняв руки вверх, как будто им угрожали оружием, стали вылазить из шкафа, чтобы смыться, пока не надавали по шее. Но у Головы кровь вскипела в жилах от бешенства и оттого, что нечистая сила совсем распоясалась, и он, углядев на трюмо известную ему дудочку, бросился к ней, как доходяга-больной к кислородной подушке, и принялся в нее дуть, тревожно посматривая на соседей. А те от первого же ее визгливого звука превратились в двух здоровенных крыс и давай прыгать на задних лапах, злобно посматривая на дудочника.

Удивительно, что Гапка и Светуля тоже запрыгали, отставив миски с борщом. А Голова, победно трубя, вышел на улицу и повел их к озеру, намереваясь освободить Горенку от нечистой силы раз и навсегда. «И у меня теперь будет свой дом в селе, – радостно думал Голова. – Ведь не упекут же меня в каталажку за героизм на рабочем месте». А крыс становилось все больше, они вылазили отовсюду и присоединялись к странной процессии, во главе которой шествовал Голова, за ним Гапка со Светулей, а за теми – разношерстные крысы всех цветов и оттенков. На отдалении их сопровождала толпа горенчан, потому что слух о подвиге Головы распространился по селу с быстротой звука. Опустели даже, корчма и заведение Хорька, который принялся подсчитывать убытки, проклиная чрезмерный патриотизм Василия Петровича. Цилиндр с фраком тоже не были довольны ходом событий, потому что у них были на сегодняшний вечер совсем другие планы. И они, никем не замеченные, тащились по ночной улице вслед за крысами. Цилиндр немного подпрыгивал и с негодованием размышлял о том, что свою блестящую карьеру ему предстоит закончить в компании крыс на дне холодного озера в никому не известном населенном пункте из-за прихоти похотливого негодника. В своем праведном гневе он как-то позабыл о том, что довело его самого до такого жалкого состояния, но короткая мужская память – это ведь своего рода терапевтическое средство, которое значительно упрощает нашу жизнь, не правда ли? А тем временем процессия приблизилась к озеру, но лезть в холодную воду у Головы никакого желания не было и он пошел вдоль берега в надежде, что кому положено добровольно залезут в воду и сами. Но не тут-то было. И Голова в очередной раз сообразил, что надеяться на справедливость не приходится. Но и воспаление легких ему тоже не было нужно. Но как заманить постылых грызунов туда, откуда никому нет возврата?

Но вот и мостик – тот, что соединяет два берега в самом узком его месте. Голова ступил на него и перебежал на противоположный берег, отчаянно дуя в загадочный музыкальный инструмент. Он находился теперь напротив толпы. И крысы, повинуясь дудке, стали неохотно приближаться к холодной воде. Светуля и Гапка, однако, прыгать перестали, словно припадок у них закончился. «Неужели они не нечистая сила», – подумал Голова, рассматривая их в призрачном лунном свете. Луна бесшумно зависла на черном холодном небе, не веря собственным глазам, – каждый вечер в Горенке какие-нибудь новости! А крысы тем временем с проклятиями уходили на дно: вода бурлила, потому что их собралось великое множество. Последними в воду вошли цилиндр и фрак. Они на мгновение взглянули на звезды и плавно отправились на илистое дно. Никому они не были нужны, и никто не собирался оплакивать их бесславный конец. Кроме них самих, разумеется. Забегая вперед, можем сказать, что больше их никто никогда не видел. Поговаривали, правда, что в лесу стали встречаться два призрака, гнусно ругающиеся на неизвестном языке, но это, скорей всего, вранье.

Вот так и закончился понедельник в селе Горенка. Нарцисс увез Голову к Галочке, и та ему поверила и даже похвалила за храбрость. А Гапка и Светуля, красивые и недоступные, доели борщ и забрались в кровать, не подозревая, что гном Мефодий обыскивает их дом в поисках еды и денег. И что Мефодия выслеживает безутешный Васька, но хитрый Мефодий скрывается от того заблаговременно, потому что от Васьки, даже в его нынешнем состоянии, воняет рыбой и вонь предупреждает о его приближении. Грустно, не правда ли?

А Гапка все расцветала с каждым днем, как розовый куст, и совсем уже было уверовала в то, что молодость возвратилась к ней навсегда – чертовкины трусики пошли ей на пользу. Сначала, правда, над ней все издевались да подшучивали и даже на всякий случай вымазали ворота дегтем, но потом односельчане привыкли к тому, что Гапка снова девушка, и те, кто постарше, перестали обращать на нее внимание, а молодежь, то есть те, кто еще не перешагнули пятидесятилетний рубеж, без стеснения засматривались на нее, мечтая хоть как-то приобщиться к ее молодости. Гапке, однако, толку от всего этого не было никакого. Кроме того, жизнь с Головой сделала ее сварливой. Такой до свадьбы она себя не помнила и свято верила в то, что это Голова «поломал ее характер». Замуж она не хотела – Светуля ее уговорила, что им это ни к чему. От мужиков спасаться нужно в монастыре. И Гапка всерьез подумывала о том, как они со Светулей постригутся в монахини и будут денно и нощно молиться, поститься и совершать утомительные послушания, после которых так сладко спится в уютной обители, вдалеке от мирских тревог и дел. Под эту дуду стали они со Светулей постничать и похудели еще килограммов на десять каждая, от чего стали еще более соблазнительными, как утверждала молодежь, любовавшаяся нашими красавицами через известные щелочки в сельской бане. А дни тянулись спокойно и после того случая, когда Голова разбил последний в доме сервиз, почти без происшествий. Светуля раскаялась и больше не танцевала в клубах лебедя. Гапка, кроме сельпо, никуда не ходила, разве что на почту, чтобы получить пенсию, да в сельсовет, чтобы для острастки прищучить бывшего супруга, чтобы тот не задавался. А весна тем временем задумала да превратилась в жаркое лето, и Горенка заполнилась дачниками и дачницами, которые днем гуляли по лесу или купались в озере, а вечером, когда их отпрыски наконец утихомиривались, битком набивались в корчму да в заведение Хорька.

Хорек теперь каждый день учил Параську уму-разуму и ставил ей на вид то, как он выгодно вложил деньги в интернет-кафе, которое уже сторицей окупилось (говоря это, он всякий раз зажимал себе рот, хотя об этом и так было известно всему селу от Головы и до Козьей Бабушки). Параська не возражала, но рвалась, как необузданная кобылица, на Гаити или Бали, и Хорьку приходилось ее увещевать тем, что негоже просаживать среди папуасов в поте лица заработанные деньги.

– Да нет там никаких папуасов, – отбивалась от него Параська. – Поеду и все!