Я был задет за живое и в бешенстве ворвался в кабинет. Я четко доложил о своей поездке и, с трудом сдерживая эмоции, ожидал его дальнейших расспросов. Но Талер просто смотрел на меня, а затем протянул приказы моего назначения, говоря:

– Зиглер, вы направляетесь в Йесау и послезавтра в 8.00 вы становитесь подчиненным Воя, до тех пор пока не получите переназначение.

– Насколько мне известно, капитан, – произнес я в бессильной ярости, – офицер не может находиться в подчинении у гражданского!

Но Талер даже не взглянул на меня и просто сказал:

– Конечно, вы будете исполнять те приказы, данные сверху, которые касаются военной стороны, но непосредственно подчиняться вы будете Вою, так как он несет ответственность в Иесау за все происходящие полеты.

– Но, капитан, и я и Нелте хотим служить в боевой эскадрилье – да и Шпёте всегда выделял нас, как готовых к бою летчиков.

– Это меня не касается, Зиглер. В Иесау нуждаются в двух опытных пилотах, а я могу рекомендовать только вас двоих, так как остальные находятся в Венло и в Виттмундхафене.

Талер прекрасно знал, что любой из пилотов может справиться с работой в Иесау, и, казалось, ожидал новых возражений с моей стороны, но перед тем, как я что-то скажу, добавил:

– Вы знаете конечно же, что в Иесау далеко не идеальный аэродром. Он всего лишь девятьсот метров в длину. Сейчас мы, как никогда, нуждаемся в новых «кометах», а Вой и Першелл не смогут вдвоем справиться с задачей. Но в любом случае ваше назначение – это приказ, Зиглер, и я думаю, вам не нужно объяснять, что это значит.

Он помолчал, а потом продолжил:

– Кроме того, это временное назначение, и я верю, что очень скоро вы будете переведены в эскадрилью. В любом случае мы переезжаем в Брандис через несколько дней.

Я уверен, что он улыбался с сарказмом, когда мы прощались.

В абсолютно подавленном настроении я бесцельно плелся по аэродрому и обнаружил себя, к своему удивлению, в восточной части поля, где проводились наши тренировочные полеты. Стоя там, вспомнил мой первый старт, именно с этого места, и ощущение, не поддающееся описанию, страха и тревоги. Чувство, когда захватывало дух от осознания высоты и ничего нельзя было поделать с этим, снова вернулось ко мне. Теперь все месяцы обучения здесь стали казаться зря проведенными, а приложенные усилия потраченными впустую. Я чувствовал себя таким же никчемным и бесполезным, как сгоревшая спичка.

Я пошел дальше и приблизился к радиорубке, на которой виднелись следы от пуль, оставленные вражескими «мустангами», а за ней стоял ангар, где проводились испытания двигателей истребителей, в котором и сейчас стоял страшный грохот. И было трудно поверить, что через несколько дней этот ангар, куда мы так часто любили заходить, будет стоять молчаливый и пустой. А что будет со мной? Йесау находится в Восточной Пруссии недалеко от Кенигсберга. Сейчас эта территория была в безопасности для любого, кому это было нужно. Далеко от линии фронта, нет воздушных рейдов, одним словом, настоящий курорт! Летать день за днем на новом истребителе без оружия и каждый вечер играть в карты вместе с Карлом Воем, Францем Першеллом и Нелте совершенно непонятно для чего! Я знал это чертово место очень хорошо, так как в течение нескольких месяцев перегонял оттуда «Вf-110» в Финляндию. Йесау! У черта на куличках!

Поехать в Иесау, чтобы умереть там от скуки! Да, было очевидно, что на мою долю выпадет самая тяжелая работа. Ведь здесь испытывали «кометы», а я должен был использовать свои самые лучшие навыки.

В этот момент раскаленный добела выхлоп самолета резко вылетел из отверстия в стене ангара, с шипением обжигая траву и издавая пронзительный звук в сумерках. Я стоял в сотне метров, и вырвавшееся пламя полетело прямо на меня. Жаркое дыхание двигателя обдало меня, и сильная горячая волна толкнула меня в грудь, заставив дрожать, как лист на ветру. Затем последовал ужасающий треск, огонь прекратился, жар поутих, и все стихло в один момент. Мой гнев испарился вместе с последней каплей топлива в двигателе, и я в один момент примирился со своим переводом.

Направляясь к себе, я вспомнил, что должен сделать что-то важное перед своим отъездом из Бад-Цвишенана – а именно оставалось еще почти восемьдесят литров сливового бренди, которое мы аккуратно транспортировали из Бользена в огромной стеклянной бутыли, упакованным для надежности в плетеную корзину. Мы хранили бутыль в погребе дома Ханны, который я незамедлительно отремонтировал для этой цели. Ханна согласилась помочь мне, и мы наполняли бутылку за бутылкой из чудовищных размеров емкости до тех пор, пока винные пары не дали свой результат. Очень скоро мы смеялись и шутили, как будто выпили не один стакан. Когда мы справились со своей задачей, я подарил бутылку бренди Ханне и отправился к Хильде и Гельмуту Дикерхоф поделиться своими новостями. Они так искренне расстроились, будто я был их родной сын. Гельмут поспешил в погреб, достал бутылку, как всегда, превосходного вина, и несколько часов мы разговаривали о пережитом вместе.

Ранним утром следующего дня, составом сразу из нескольких человек, мы отправились в погреб Ханны и, прихватив вина побольше, отметили наш отъезд. В десять часов раздался гул сирены. Мы вприпрыжку помчались с поля и укрылись на другом берегу озера. А затем появились они – бесчисленные черные точки, оставляющие на небе знакомые следы. Множество бомб посыпалось вниз со свистом, и аэродром исчез, на глазах превратившись в руины, земля дрожала, и огромные фонтаны грязи летели в небо. Наш аэродром был стерт с лица земли, и рев моторов постепенно удалялся. А нам оставалось лишь созерцать наступившее опустошение. Вырванные с корнем деревья валялись, словно пьяные; у тех, которым повезло больше, просто облетели листья и ветки. Все поле выглядело так, как будто его взрыхлили каким-то фантастическим плугом, а разрушенные ангары исчезли под завалами металла и резины. И еще… я не могу без смеха вспоминать, как превратился в месиво целый арсенал бутылок сливового бренди, который мы так тщательно сложили для перевозки из Бад-Цвишенана, а под ними уместили пакеты с сахарином, предназначавшиеся для нашего доброго друга Валентина.

Поезд из Кенигсберга в Иесау грохотал по рельсам, и окружающий пейзаж был уже знаком мне до такой степени, что я даже не удосужился взглянуть по сторонам. И лишь краем глаза я увидел ремонтный ангар и добрую дюжину новеньких «Ме-163В», сверкающих новой окраской, отчего мое настроение немного улучшилось. На поле Карл Вой появился, выйдя из-за крыла истребителя и улыбаясь во весь рот. Мы пожали друг другу руки, и он сказал:

– Я очень рад, что ты здесь, Мано. Мы уже просто больше не могли справляться здесь самостоятельно. А где Нелте?

– Приезжает следующим поездом из Кенигсберга, – ответил я. – У него там живет девушка.

Вой улыбнулся, а затем сказал серьезно:

– Хорошенько подготовься к тому, чтобы испытать шок, Мано. Аэродром здесь ничего, но поверхность неровная. Поле такое же грубое, как картофельное, и слишком короткое.