– Что?

– Не стерильно. – Он с некоторой виноватостью засмеялся. И ткнул пальцем в паутину, которая, отсвечивая всей плоскостью, занимала сейчас угол, как образ в избе его деда.

Я смягчил – сказал, что нестерильность мне знакома. И даже привычна.

– Ну и замечательно… Сахар клади сам. Тебе покрепче?

– Можно.

Он спросил:

– А зачем тебе нужен мой сценарий?

– Так… Почитать.

– Но только, ради бога, учти: я уже сказал и скажу еще раз – экземпляр у меня единственный.

Пришлось вторично и многими словами пообещать, что я его сценарий не потеряю. Не забуду в метро. Не залью супом. Не дам полистать дочурке.

Он остался доволен:

– Привык к этому тексту, как к книге. Даже с опечатками свыкся. – Инженер оживился, повеселел. – Я его наизусть помню. Или почти наизусть.

И он попросил меня не держать сценарий больше недели – я пообещал. Недели было более чем достаточно. Я выясню, помогал ли ему Старохатов. Кроме того, просто почитаю. Потому что теперь почитать хотелось – меня заранее интересовало, как заговорит и как задвигается в этой вот комнате женщина, которая уже умерла. Как она утром встанет у того зеркала, чтобы причесаться. И как она будет заваривать чай в этом допотопном китайском чайнике с двумя полустертыми джонками на боку.

– Что это? – спросил я.

Но тут сработало узнавание: на коммунальной кухне зашипело сало, одним разом брошенное на сковородку. Затем второй этап – длительное свиристенье и отдельные эпизодические постреливания. По проторенному пути пришли и другие запахи. Сначала щи.

Инженер завернул сценарий в пластиковую обертку.

Я встал. А он все возился с пластиком, все заворачивал и так и этак, будто кутал в пеленки простужающееся дитя.

– Я вас провожу.

Я хотел ему сказать, что это лишнее и что до метро я уж как-нибудь его дитя из целлофана не выроню, но смолчал. На меня все-таки подействовала комната. Я вообще старался держать язык на привязи.

– …Всегда прогуливаюсь на ночь глядя. Считайте, что я с вами прогуливаюсь, – пояснил он. А сам косился на мои руки. На мои пальцы. Не роняют ли они иногда предметы сами собой, как случается у людей со слегка сработавшейся психикой? – Провожу вас, – сказал он, – а сам заодно подышу воздухом.

– Что вы вообще делаете? – поинтересовался я.

– В каком смысле?

– Вечерами.

– А-а… Как придется. А вообще-то ничего. Гуляю. Читаю.

– Смотрите телевизор?

– Да. И это тоже.

А утром он идет на работу. Проходит коридором, мимо запаха щей, топленого сала и мокнущих в тазу детских пеленок – и вперед!.. Одевается он скромно. Строгий галстук, стандартный костюм. Никогда не опаздывающий, никогда не знающий, что такое начальственный гнев, в стандартном костюме и со строгим галстуком, он приходит к себе в КБ, чертит, считает, горбится (все время курит, курит и курит) – опять чертит, обедает, слушает анекдоты, а затем возвращается в свою пыльную комнату-нору и, уткнувшись в телевизор, как в судьбу, коротает вечер. Ну, еще чай, который он отлично умеет заваривать. И сон. На работе его ценят, еще бы. Лучшего работника у них нет и, пожалуй, не будет.

И если кто-либо из женщин, воспользовавшись просветом субботы и воскресного дня, захочет его приручить, ей будет нелегко и непросто. Она очень скоро махнет на него рукой, обломав зубки о его привычку к одиночеству, о его замшелость и неприметную каменную твердость духа, которую взрастил в нем большой город.

Мы шли городом – проходили сейчас косяк стройных шестнадцатиэтажных башен. Дома замерли и паслись в своей неподвижности. Жевали траву. Пасущийся табун.

– Ты расшевелил меня разговором, – обратился вдруг инженер, вновь перейдя с «вы» поближе. – Может быть, сумеешь мне помочь?

– В чем?

– Хотелось бы еще раз посмотреть фильм. Его с тех пор не показывали.

– По твоему сценарию?

– Ну да. По моему и по Старохатова, – строго поправил он. – Хотя Павел Леонидович и не числится соавтором, но ведь он тоже работал.

– Работал, – согласился я («Вот это мы и проверим»).

– Хотелось бы посмотреть фильм.

– Я понимаю.

– Говорят, от кинопроката зависит. Говорят, нужно найти там знакомого человека и хлопотать.

– Возможно, что так, – я пожал плечами, – но я не смогу помочь.

– Жаль.

– Я не смогу, поверь мне.

– Ну, извини. Я ведь только поинтересовался.

И он миролюбиво протянул руку:

– Пока.

– Пока.

* * *

Я спросил: «А без пропуска не споемся?» – «Не споемся». – «Почему?» – «Потому что это проходная. А не проходной двор… Если вам нужно в архив, то так и скажите. И пусть они, из архива, позвонят и закажут на вас пропуск», – ответил вахтер.

Я долго звонил. Я много звонил. Я терпеливо звонил, это я умею. От столь часто употребляемого слова «алло» язык мой зависал где-то в глубине глотки и время от времени сам собой курлыкал. И наконец мне сказали: «А что вам, собственно, нужно?» – «Мне, собственно, сценарий Лушникова. Тот, что был принят худсоветом». – «Зачем он вам?» – «Он написан при участии Старохатова». – «Ну и что?» – «Хочу прочесть сценарий, в котором чувствуется рука моего любимого мастера». Пауза. «Ладно. Прочтете». – «Спасибо». – «Документик у вас какой-нибудь есть?» – «Найдется». – «Предъявите вахтеру». – «Не дать ли ему на чай?» – «Себе оставьте. И бросьте дурацкие шуточки. Здесь «Мосфильм», а не раздевалка в бане…» Эти разговоры были теперь позади, а впереди был архив. Точнее, не сам архив, а специально выделенная для старых сценариев комната.

Я попал к миловидной девушке, потому что это был «Мосфильм» и тут на каждом углу могли попадаться миловидные, – и мой угол (я сидел в углу комнаты) был других не хуже. Сначала она не сводила с меня строгих и справедливых глаз. Потом подобрела. Потом улыбнулась. Потом мы доплыли до принесенного мне кофе.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Вы так усердно трудитесь… А зачем вы это читаете? Сценарий дорабатывал Старохатов, и вы у него учитесь, да?

– Да.

– А правда, Старохатов был женат на Олевтиновой?

– Правда.

– Я смотрела старые фильмы – она была просто чудо!

Мы выпили кофе, девушка отсела в сторону, а я продолжал сверять тексты. Первоначальный сценарий Тихого Инженера – это один текст. Но, пройдя через руки Старохатова, он превратился в другой текст – именно этот вариант пошел в производство и стал фильмом. Тексты отличались.