больше всего интересует, откуда он знал о наших дачах? То, что шел целенаправленно туда, я не сомневаюсь. Вы сами знаете, дорогу непосвященный не найдет!

– Согласен. На этот вопрос мы с вами ответили еще вчера – он бывал в этом месте в прошлом. На этом пока остановимся. Теперь о вашем отце Шандоре Бадони. Я с утра еще раз наведался в Жуковку, где он жил в детстве. Его помнят не многие. После смерти баро Тамаша Бадони, который его воспитал, в таборе из старых осталось несколько семей. Шандор покинул дом, когда ему исполнилось шестнадцать, в восемьдесят первом. Сестра баро Люба, ей сейчас около девяноста лет, утверждает, что тот с тех пор ни разу не был у них – Шандор ушел из Жуковки, поссорившись с ее братом. Винит она себя – рассказала парню, как погибли его родители. Идите сюда…

Сотник встал и подошел к географической карте, висящей на стене. Я встала рядом с ним.

– Вот Агатовое озеро. Кстати, знаете, почему его называют Озером грешников? Нет? Позже расскажу, любопытная история…

Я кивнула, вспомнив, что слышала это название от отца не один раз. Почему не пришло в голову поинтересоваться, откуда оно?

– Озеро протяженностью полтора километра. По берегам непролазный лес. Слева озеро огибает дорога в ваш дачный поселок на восемнадцать коттеджей. У жителей были лодки? – неожиданно спросил Сотник.

– Не припомню. По-моему, нет. По крайней мере, у единственных мостков я их не видела. Дальше берег идет высокий, спуска к воде нет. И везде камыш! Практически болото. А почему вы вдруг об этом? – В памяти всплыла недавняя картинка – лодка удаляется от берега, в ней человек в плащ-палатке тихо напевает романс.

– Дорога, проложенная в лесу, не единственная возможность попасть в поселок. Можно еще и по озеру, как оказалось. Вашему отцу не было и трех месяцев, когда цыгане на двух лодках отправились грабить ваши дачи. Думаю, домики среди леса кто-то из них обнаружил случайно, как раз катаясь на лодке. В конце сентября, дождавшись, когда дачники разъедутся, они двинулись от окраины леса, что возле Жуковки, – Сотник ткнул ручкой в точку на карте, – по воде в сторону поселка. Среди них были и родители Шандора. Обе лодки затонули. Никто не спасся. С тех пор цыгане и близко к озеру не подходят. Шандора взяли к себе в дом баро и Люба, остальных детей, у кого в том бесславном походе погибли родители, разобрали по другим семьям.

– Не понимаю причины ссоры баро с моим отцом – разве он виноват, что лодки затонули? – Я отошла от карты и присела на стул.

– Ну, видимо, парень тогда посчитал, что Тамаш должен был запретить соваться в дачный поселок Комитета госбезопасности.

– КГБ?! – Я в изумлении уставилась на майора. – Шутите?

– Тогда КГБ, позже – ФСБ. Не будем разбираться во всех тонкостях структурных преобразований внутри ведомства. Вот же вы нелюбопытная, Ляна Шандоровна! Вы в самом деле не знали историю поселка? Ваша мать Вера Ильинична Бадони, в девичестве Зулич, проработала в архиве этого ведомства четырнадцать лет, а вы так и не поняли, на чьей территории прошло ваше раннее детство?

Вот и нашлось объяснение многим «странностям», например запрету детям рассказывать о даче, где провел лето, городским друзьям. И тому, что взрослые практически не общались между собой, лишь вежливо здороваясь при редких встречах. Я знала многих по именам, но практически никого – по фамилии. Одинаковые черные «Волги» каждое буднее утро проезжали мимо нашего дома, одна из машин забирала и маму. Я считала «дядю Пашу Громова» ее водителем, пока однажды не увидела рядом с ним на пассажирском сиденье папу моей подружки Оли. Мама села позади него. Отец сказал тогда, что тот – мамин начальник. Мне, ребенку, такого объяснения вполне хватило.

– Мы жили там постоянно только до моего поступления в школу, потом еще два года заселялись на целое лето. А к началу века здесь стало совсем малолюдно.

– Правильно. С девяносто восьмого дачи были сняты с баланса ведомства. Ваш отец потерял работу коменданта поселка. Отключили электроснабжение, перестали привозить газовые баллоны. Все правильно?

Я молча кивнула.

– Сам поселок был создан в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом, а учитывая то, что Егору Романовичу, с его слов, семьдесят пять, то есть родился он в тысяча девятьсот сорок пятом, об этом месте он мог знать с юности. Или даже с детства. Вот вам и объяснение, почему он так стремился туда попасть. Возможно, он там, как и вы, проводил каникулы?

– Да, очень похоже. То, что на дачах такое запустение, его удивило. Прежде чем зайти в дом, он долго стоял на крыльце в каком-то ступоре. «Как все изменилось! Разруха. Даже здесь разруха! До чего страну довели!» – было сказано им с горечью.

– Я сегодня получу разрешение на доступ к документам из архива ФСБ в рамках открытого уголовного дела по факту избиения неизвестного лица на территории бывшего дачного поселка ведомства. Меня интересуют списки проживающих по годам – наверняка такие имеются. Будем устанавливать личность пострадавшего. Жаль, ваша мать проживает за границей: есть небольшой шанс, что она смогла бы нам помочь опознать вашего подопечного.

– Я уже объясняла вам, что это вряд ли. Хотя, чтобы отмести все сомнения… Связаться с ней – не проблема. Могу позвонить прямо сейчас.

– Давайте попробуем. Можно было бы показать ей фотографию, но кроме посмертных снимков показывать нечего. Вы просто назовите ей имя-отчество пострадавшего.

Мама оказалась «вне доступа». Я набрала номер брата. «Не могу говорить, перезвоню», – тихо ответил Саня и отключился.

– Мама не отвечает, а брат занят. – Я убрала телефон в сумку и встала. – Наберу позже. Я могу идти?

– Да, конечно. А вам неинтересно, почему Агатовое озеро называют Озером грешников?

Вылетело из головы… Да и так ли это важно? Конечно, можно выслушать «любопытную» историю, но меня вдруг обдало такой волной страха, что я буквально упала обратно на стул.

– Ляна, что?! Плохо, да? Не молчи!

Я предупреждающе подняла руку и закрыла глаза.

…Саня стоит перед закрытой узорной кованой калиткой с зажатым в руке телефоном. Я знаю эту калитку и забор – он огораживает участок