В документе № 1 наверняка при желании можно обнаружить какие-то несоответствия, ошибки. Но в любом случае это ошибки случайные, непреднамеренные. Между тем как документ № 2 выглядит нарочитым издевательством. Он сляпан слишком грубо, нагло.

Если бы кто-то действительно решил дискредитировать Сталина, он бы использовал № 1. Ну, а что такое № 2? Кому и зачем понадобился этот идиотский фарс? И кто мог принять его всерьез, поверить в его подлинность?

* * *

Документ № 2 был опубликован в 1956 году одновременно в журнале «Лайф» и в эмигрантской газете «Новое русское слово».

Коба к тому времени существовал в виде мумии № 2, покоился в мавзолее подле мумии № 1. Соседство с Лениным вряд ли его радовало. Но дискуссия, разгоревшаяся после публикации документа № 2, наверняка доставила ему удовольствие и здорово его повеселила.

История эта достойна отдельного романа.

Документ № 2 путешествовал по миру, всплывал в разное время в разных географических точках. Кто-то утверждал, что видел его в Петрограде в 1917-м, и будто бы даже опубликованным в петроградской прессе. Кто-то настаивал, что «письмо Еремина» состряпали русские фашисты на Дальнем Востоке в начале тридцатых, пытались продать его немцам, полякам, англичанам, но никто не купил.

Впрочем, все это лишь слухи. Достоверно известно, что в 1946 году документ № 2 попал в руки американскому советологу Исааку Дон Левину, автору первой биографии Сталина, проделав перед этим долгое, замысловатое и довольно туманное путешествие.

Дон Левин получил злосчастную бумагу от трех русских эмигрантов, людей уважаемых, с безупречной репутацией. Первый – Борис Бахметьев, бывший посол Временного правительства в США. Второй – известный авиаконструктор, Борис Сергиевский. Третий – Вадим Макаров, сын погибшего адмирала. По свидетельству самого Дон Левина, этим троим документ передал некий профессор Головачев, эмигрировавший в Китай, а профессору, в свою очередь, продал его бывший жандармский полковник Руссиянов.

Вот тут начинается туманная зона. Руссиянов В.Н. сбежал из России во время Гражданской войны и проживал в Шанхае. В 1913-м он служил в Сибири, был помощником начальника Енисейского розыскного пункта В.Ф. Железнякова.

Мог Руссиянов пропустить ошибку в имени своего начальника? Забыл, как его звали? Это тем более странно, если поверить версии, будто Руссиянов сам состряпал фальшивку. Ну ладно, Руссиянова спросить невозможно, он скончался в Шанхае при загадочных обстоятельствах летом 1938 года.

Существует другая версия. Профессор Головачев был советским агентом в Китае и фальшивку получил из рук начальника Дальневосточного НКВД Г. Люшкова в 1937-м, а Руссиянов тут вообще ни при чем.

До своего назначения на Дальний Восток в июле 1937-го Генрих Люшков, бывший одесский уголовник, служил заместителем начальника Секретного Политического отдела. Подпись его часто встречается под протоколами допросов. Во время подготовки процесса над Каменевым и Зиновьевым Люшков возглавлял группу следователей, занимавшуюся выбиванием показаний, то есть пытками.

Люшков передал документ Головачеву и вскоре, летом 1938-го, сбежал за границу, к японцам. Побег сопровождался довольно шумной кампанией в немецкой, японской и американской прессе.

Что касается Головачева, до революции он был известным петроградским юристом, во время Гражданской войны стал сотрудничать с ЧК. Лично Ленин назначил его помощником министра иностранных дел в правительстве Дальневосточной республики. После падения «правительства» юрист-министр-профессор удрал в Китай. В эмигрантских кругах в Шанхае его считали советским агентом.

Сразу после Второй мировой войны Головачев попросил политического убежища в США и в 1946 году продал «письмо Еремина» трем русским эмигрантам – Бахметьеву, Сергиевскому и Макарову, не передал, а именно продал, за 15 тысяч долларов, что по тем временам было гигантской суммой.

Туман сгущается. Факты – побег Люшкова, смерть Руссиянова, продажа документа Головачевым – не могут ни подтвердить, ни опровергнуть подлинность «письма», хотя Дон Левин искренне считает профессора Головачева «достойным человеком с безупречной репутацией» и настаивает на том, что «путь, проделанный этим документом, внушает доверие».

Работая над биографией Сталина, Дон Левин почти сразу стал подозревать, что в период с 1901 по 1913-й Коба был тесно связан с Охранным отделением. Иначе как объяснить легкость его побегов, непродолжительность арестов, многочисленные поездки за границу?

Человек с весьма приметной внешностью, объявленный в розыск полицией, живущий на нелегальном положении, по поддельным документам, катается в Финляндию, Швецию, Англию, Австрию, спокойно возвращается, отбывает небольшой срок, сбегает, опять едет за границу.

Беглый каторжник, опасный мятежник при очередном аресте в 1908 году получает мизерный срок – два года, отправляется не в далекую суровую Сибирь, а в Сольвычегодск, в Вологодскую губернию. Это Европейская часть России, совсем не далеко до Москвы и Санкт-Петербурга. Через девять месяцев благополучно сбегает, его опять возвращают туда же, в Сольвычегодск, без ужесточения режима и увеличения срока. И это в тяжелые годы реакции, после революции 1905-го, когда полиция работала особенно рьяно. А если учесть причастность Кобы к знаменитому ограблению банка в Тифлисе в 1907-м, со множеством кровавых жертв, снисходительность сатрапов кажется просто мистикой. Гипнотизировал он их, что ли?

– Конечно, – подал голос Федор Федорович, – завораживал, до сих пор многих завораживает, с того света.

Старик засмеялся. Мне было не до смеха. У меня от выпитого кофе болел живот, от сигарет першило в горле, и глаза слипались. Но я знала, что не сумею уснуть, пока не разберусь в этой истории. То есть, конечно, разобраться в ней невозможно, и все-таки я должна поймать в тумане хотя бы какие-нибудь зыбкие огоньки здравого смысла.

Вместо кофе я заварила зеленый чай.

– По свидетельству Дона Левина, в процессе кропотливых поисков данных об арестах и побегах Кобы он обнаружил тщательное изъятие и истребление всех биографических данных о диктаторе, опубликованных в двадцатых и в начале тридцатых годов, – ласково утешил меня Агапкин, – автор натолкнулся даже на случаи истребления чьей-то рукой данных о прошлом Сталина за тот период в заграничных библиотеках. Из книг вырваны страницы.

– Вот это доказательство кажется мне серьезней любых бумажек, – прошептала я, – сколько людей занималось редактированием его биографии. Сколько денег и сил на это тратилось. Агенты шныряли по миру, внедрялись в архивы, выкупали и крали документы, убивали свидетелей.

– Потом уничтожались эти агенты, поскольку становились свидетелями, – бодро подхватил Агапкин, – убийцы убийц тоже уничтожались, и так до бесконечности. Не осталось ни одного полицейского протокола допросов Кобы. А ведь его обязательно допрашивали при каждом аресте, и не один раз, и протоколы должны бы сохраниться. Но их нет. Во всяком случае, до сих пор никто не находил.