Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Будь с ним поласковее, — попросила я. — У него сегодня была тяжелая ночь. Налопался краски.
— Ты ешь краску? — укоризненно спросил Брэн у Завьера. Потом поднял глаза на меня. — Откуда он ее взял?
— В моей студии.
Брэн с новым уважением посмотрел на меня.
— В твоей студии?
— Да… Так, пустяки… Балуюсь понемножку.
— Пайферы устроили тебе студию?
— Я думаю, это подарок Гиллроя, — призналась я. — Наверное, где-то в моих документах сохранилась запись о том, что я люблю искусство.
Брэн пожал плечами и снова опустил взгляд на Завьера.
— Лично я ничего такого не видел, — сказал он. — А я очень старался разыскать что-нибудь.
— Правда?
Ну да. И ничего не смог найти. Честно говоря, я не нашел даже записей о том, что у твоих родителей когда-то был ребенок. Наверное, они очень строго охраняли от чужих свою личную жизнь. В Юниархивах я отыскал старую фотографию, где ты снята с родителями, там тебе лет десять или около того. Но эта фотография даже не подписана. Иными словами, ты сильно смахиваешь на призрак. Никакого цифрового следа. Я даже не смог выяснить, когда у тебя день рождения.
— Как будто меня вообще не было, — негромко вздохнула я. — Знаешь, иногда мне кажется, что так оно и есть. Все, кого я когда-то знала, давно умерли.
Брэн отпустил Завьера и неловко поерзал на сиденьи.
— Мне жаль.
— Я постепенно привыкаю к этой мысли, — вздохнула я.
— И все-таки мне очень жаль.
Лимо-ялик слишком быстро довез нас до дома. Мы были уже в Юникорне, но я по-прежнему боялась остаться одна.
— Хочешь посмотреть мою студию? — спросила я. — Правда, там сейчас небольшой разгром. Завьер вчера порезвился на славу, но… Мне все равно нужно все прибрать до возвращения Патти и Барри.
— До их прихода ты дома одна? — спросил Брэн.
Я кивнула.
— Угу. С Завьером.
Мне показалось, что Брэну совсем не хотелось идти со мной, но он все-таки кивнул.
— Ладно. Конечно. Идем.
* * *
Открывая дверь в студию, я ожидала увидеть там хаос, который оставила утром, убегая в школу. Но все оказалось совсем иначе. Наверное, у уборщицы был свой ключ, и она не слышала распоряжения Патти. Так или иначе, она убрала все следы разгрома, вылизав комнату так, как я бы все равно никогда не сумела.
— Ух ты! — ахнул Брэн, переступая порог. Он окинул взглядом мои картины. Теперь я была даже рада тому, что мой последний портрет мелками погиб в потасовке с незнакомцем. Его мокрые смятые останки до сих пор торчали из уничтожителя мусора. Если бы Брэн увидел свой портрет вчера, я бы ни капельки не смутилась. Тогда я бы честно сказала ему, что всегда рисую людей, которых вижу вокруг себя. И даже показала бы ему портреты Патти и Барри и карандашный набросок мистера Гиллроя. Но сегодня… Нет, сегодня я бы сквозь пол провалилась от смущения.
В то же время мне страшно хотелось нарисовать Брэна. Я бы усадила его на стул в углу, на фоне книжных стеллажей. Или напротив окна, особенно если бы мне удалось уговорить его распахнуть рубашку. Хотя бы чуть-чуть. Или немного больше. Я бы повторила цвет его глаз в оттенке листвы за окном и…
Внезапно я поняла, что Брэн задал мне какой-то вопрос. Я встряхнула головой, отгоняя видение полуголого Брэна, сидящего в моей студии.
— Что, прости?
— Почему ты не посещаешь уроки искусства в школе?
— Не знаю, — честно ответила я. — Наверное, мистер Гиллрой не считает, что они мне необходимы. — Я обвела рукой комнату. — Да я и не возражаю, ведь у меня есть все это!
Брэн подошел к стене, где все еще сохла моя самая крупная на сегодняшний день картина. Это был написанный маслом один из так называемых стазисных пейзажей — гряды ярких волнообразных холмов и подсвеченные молниями тучи, казавшиеся скорее радостными, чем грозными. Я назвала эту картину «Голубые дюны».
— Это все твои работы?
— Ага, — кивнула я. — Ничего особенного. Просто хобби.
Брэн серьезно посмотрел на меня.
— Они очень хороши, — твердо сказал он. — Но прибедняйся. — Он склонил голову набок и долго разглядывал мои картины. — Нет, это просто небесно, — ошеломленно пробормотал он. — У этих пейзажах есть какое-то… седьмое чувство. Они словно увидены изнутри.
— Интересная точка зрения.
— Мои дедушка с бабушкой постоянно таскали нас по музеям и галереям, поэтому я научился говорить об искусстве, — улыбнулся Брэн.
— Пейзажи всегда получались у меня лучше всего, — призналась я. — Однажды я даже получила за них премию.
— Правда? — Брэн приподнял одну бровь и пристально вгляделся в холст. Потом кивнул. — Да, я понимаю. — Он повернулся к другим моим картинам. — Значит, это было — сколько? — шестьдесят лет тому назад?
— Шестьдесят два, — ответила я. — Это случилось как раз перед тем, как я погрузилась в стазис.
— И она называлась?
— «Поднебесье».
— Да нет, не картина, награда! — рассмеялся Брэн.
— А! Так и называлась — премия «Молодой мастер». Я выиграла месячный кругосветный художественный тур, — пояснила я. Вообще-то, к этому прилагалась стипендия, но я, наверное, все равно не смогла бы ее принять.
— И ты не поехала? — рассеянно спросил Брэн.
— Как раз перед поездкой я… я заболела, — сказала я. Зачем говорить ему, что я погрузилась в стазис накануне тура? Я ведь все равно никуда не поехала бы.
— Ну да, конечно. Извини, — пробормотал Брэн.
— Все нормально. Я понимаю, все это звучит странно.
— Немного, — пожал плечами Брэн. Он порылся в стопке законченных рисунков, сложенных на столе. — Это моя мама? — Он вытащил набросок, сделанный на листке обычной бумаги для распечаток.
— Да, — кивнула я, заглядывая ему через плечо. — Я нарисовала ее, когда была в больнице.
Миссис Сабах была очень простой моделью. У нее были правильные черты лица и врожденная грация. Мне не удалось лишь передать потрясающую зелень ее глаз на смуглом азиатском лице.
— Можно я скопирую этот рисунок в свой ноутскрин? Мама будет очень рада.
— Забирай его и подари маме, — сказала я.
— Правда?
— Конечно. Это же всего лишь набросок.
Брэн посмотрел на меня почти с восторгом.
— А ты не могла бы подписать его?
Я нахмурилась, но послушно вытащила из ящика стола карандаш.
— Зачем?
Брэн расхохотался.
— Да затем, что с таким способностями ты очень скоро станешь знаменитой, и этот рисунок с твоим автографом будет стоить столько же, сколько вес моей мамы в чистом золоте!