того, как тот перебрался в лагерь. Высокий и стройный, своей широкой улыбкой он очень напоминал Мохамеда.

— Нет, — спокойно ответила я, — ни с какими мальчиками я сходиться больше не желаю. С меня хватит. Просто вы все очень помогали мне с Абдулом, а теперь мне хочется отплатить вам.

Мохамед с Ибрагимом встали, помогли друг другу обмыть обрубки рук из пластмассового чайника, а потом вдруг набросились на меня, повалив на землю. Мохамед ерошил мне волосы, Ибрагим щекотал живот.

«Как же я люблю этих мальчишек!» — подумала я, когда братья наконец отпустили меня и помогли сесть. Вскоре оба они уже побежали по проходу между палатками, в шутку колотя друг друга по животу и плечам: ребята собирались погонять мяч на пустыре неподалеку от лагеря.

Когда мальчики скрылись из виду, я легла на спину и уставилась на крупные пушистые облака. «Когда придет смерть, пусть она будет быстрой и безболезненной», — подумала я.

— Салью, если ты слышишь меня, — сказала я вслух, — если приглядываешь за мной, как обещал, знай: я собираюсь прожить долгую жизнь. Долгую и очень хорошую, в которой я стану творить добро и помогать людям.

Чтобы узнать результаты анализов, мне пришлось выстоять в длинной очереди. Часа через два я наконец вошла в медпункт и села на кушетку. Медсестра приблизилась ко мне, проглядывая бланк, прикрепленный к доске-планшету.

— Мариату, результат анализов отрицательный, — объявила она с улыбкой. — ВИЧ у тебя не обнаружен.

«Может, в моей жизни наконец начинается светлая полоса?» — думала я, возвращаясь к себе в палатку.

Теперь каждые выходные я ходила в центр лагеря на репетиции. Помимо короткой пьесы про ВИЧ/СПИД, мы готовили новую постановку о прощении и примирении. Там воссоздавалась военная сцена, где одни участники труппы играли малолетних бойцов, а другие — жертв атаки. Как и в той пьесе, которую я видела в самый первый раз, актеры-мяг тежники «отрезали» руки жертвам, а потом сжигали деревню. Однако финал нового спектакля был другим.

В какой-то момент командир повстанцев подзывал малолетних бойцов к себе.

— Вы должны сражаться! — орал он. — Вы должны убивать! Вот, возьмите. Это сделает вас сильнее. — И он дал им наркотики. Когда один из мальчишек отказался, командир его избил.

В предпоследней сцене юные мятежники собирались вместе и плакали. Они признавались друг другу в своих преступлениях и говорили, что мечтают вернуться в родные деревни, к прежней жизни. О том же самом мечтало большинство обитателей «Абердина».

В заключительной сцене повстанцы и их жертвы выходили к зрителям и вместе исполняли песню о мир е.

Я сидела на земле, наблюдала за финалом и вдруг сообразила, что у малолетних бойцов, изувечивших меня, где-то есть родня. Вспомнился мятежник, который хотел взять меня в отряд. «Он заставил бы меня убивать?» — гадала я.

Мои мысли прервала Мариату. Взяв меня под руку, она помогла мне встать и потащила на импровизированную сцену.

— Пора танцевать! — пропела она.

Парни забили в барабан, совсем как мальчишки в Магборо, а девушки парами выступали вперед и танцевали. Остальные пели и раскачивались в такт музыке.

Когда настала моя очередь выходить вперед, я закрыла глаза. Потом согнула колени, наклонилась вперед, выпрямилась и качнулась из стороны в сторону, после чего повторила цепь движений. Я словно растворилась в музыке, впервые за долгое время чувствуя себя по-настоящему живой.

Как-то в воскресенье, когда репетиция закончилась, Виктор жестом попросил тишины.

— Я должен кое-что вам сказать, — начал он, а потом замолчал, нагнетая напряжение.

— Ну, Виктор, не тяни, выкладывай! — взмолилась Мариату.

— Нам предстоит выступить перед зрителями, — сияя, объявил он.

— Только и всего? — Мариату закатила глаза. — И кого нынче ждут в лагере?

Каждый раз, когда в «Абердин» приезжали представители гуманитарных организаций или политики, труппа давала представления, совсем как я перед журналистами, когда Абдул еще был жив. Я рассказывала свою историю, которую журналисты лихорадочно записывали в блокноты. Труппа тоже рассказывала истории каждого из нас, но через постановки, песни и танцы.

— Нет. — Виктор подмигнул Мариату. — Через пару недель нас пригласили выступить на стадионе «Брукфилде» перед целой толпой зрителей, среди которых будут даже министры.

У меня сдавило грудь.

— Я не могу выступать перед чужими людьми, — возразила я. Стадион «Брукфилде» считался самой большой площадкой во всем Фритауне.

— Еще как можешь, — предостерегающе сказал Виктор. — Мы все можем, и все выступим. Причем выступим так хорошо, что война закончится и в Сьерра-Леоне снова придет мир!

— Ага, как же! — простонала Мариату.

Я тоже застонала, хоть и по другой причине. Мне хотелось найти вескую причину для отказа, но контраргументы пересилили. В итоге я решила все-таки выступить перед зрителями. Ведь у нашей труппы имелась важная цель — привлечь внимание к проблемам целой страны.

ГЛАВА 13

— Мариату! Мариату! — позвал Мохамед.

Я возвращалась от башенных часов усталая и грязная после целого дня попрошайничества. Мне хотелось только поесть риса с соусом и овощами, если Абибату с Мари его приготовили, а потом завалиться спать. Теперь я старалась ложиться пораньше, чтобы хорошенько отдохнуть перед выступлением на футбольном стадионе. Я до сих пор боялась опозориться, но Мариату грядущее событие очень радовало, и мне не хотелось портить подруге настроение. Порой она принималась скакать от счастья, восторженно взвизгивая. Ее энтузиазм заражал, и скоро мы уже скакали вместе лицом друг к другу, быстрее и быстрее. Постепенно порыв превращался в игру, и мы выясняли, кто прыгнет выше.

— Тебя спрашивает красивая дама! — выпалил Мохамед, подбегая ко мне. С переселением в лагерь мой двоюродный брат растерял остатки детской пухлости и превратился в красивого юношу с широкой белозубой улыбкой, способной покорить любого. — Скорее! торопил меня он, переминаясь с ноги на ногу. — Она в палатке. Думаю, настал твой черед.

Меньше чем через месяц Адамсей уезжала в Германию. Шестеро молодых обитателей лагеря отправились в Соединенные Штаты, еще несколько были в списке ожидающих переезда. А вот мной пока никто не интересовался.

— Мохамед, вечно ты шутишь! — воскликнула я, когда мы пробирались мимо лотков, перескакивая через пластмассовые корыта с замоченным бельем, коробки, собак и кошек. — Не надо меня обманывать!

— Мариату, я не вру! Она настоящая. Эта женщина настоящая. Она у нас в лагере, расспрашивает Мари и Абибату о тебе.

Сердце радостно екнуло. Неужели Мохамед прав? Неужели я смогу покинуть это безрадостное место? Неужели перестану влачить никчемную жизнь, зависящую от милости богатых горожан? Абдул до сих пор являлся ко мне во сне. Проходя мимо малышей, которых несли на спинах матери, я отворачивалась и ускоряла шаг.