страдала от сильных приступов депрессии, перемежающимися моментами абсолютного счастья, во время которых исчезали даже мысли о войне. Одним из таких моментов стала свадьба Фатматы и Абдула. Тогда во мне проснулась надежда: я мечтала, что в один прекрасный день сама надену красивое свадебное платье. Но теперь, упираясь взглядом в потолок уборной, я сомневалась, что еще хоть раз испытаю счастье.

ГЛАВА 11

Когда я вернулась в лагерь, Ибрагим, Мохамед и Адамсей встретили меня очень тепло. Они по очереди держали малыша и спрашивали, больно ли было рожать. «Я все время спала», — честно призналась я. Все подкладывали мне еду, особенно овощи.

За ужином я забывалась, слушая, как кузены пересказывают события дня: как они познакомились с другими юными попрошайками, как случилось что-нибудь смешное, например воришку побили за кражу ананаса на рынке. Потом Абдул начинал хныкать, братья уходили, и Мари или Абибату передавали малыша мне. Тень, перемежаемая пляшущими языками пламени, не могла скрыть мою гримасу раздражения.

Для меня попрошайничество было под строжайшим запретом, хоть я и рвалась в город. Разрешение у Мари я выпрашивала всевозможными способами.

— Нам нужно больше еды, ты же постоянно даешь мне добавку! — спорила я.

— Нет.

Еще горше становилось мне от шуток Мохамеда.

— Мариату, ты теперь солидная женщина, — смеялся он. — Зачем тебе путаться с сопляками вроде нас? Сиди дома со взрослыми, корми ребенка, мы о тебе позаботимся.

Желание присоединиться к кузенам было столь сильно, что однажды утром, покормив Абдула, я отдала его Фатмате, поднялась и объявила:

— Завтра я пойду в город с остальными.

— Нет, не пойдешь, — запротестовала Мари. — Ты нужна сыну.

— Меня беспокоит, что вы с Абдулом не сближаетесь, как должно матери и ребенку, — вмешалась Абибату. — Мальчик проводит больше времени с нами. — Она показала на себя, Мари и Фатмату.

Тут от входа в палатку донесся чей-то голос:

— Я пойду с Мариату.

Мы все в испуге обернулись. Упершись руками в широкие бедра, перед нами стояла Мабинту.

Старая Мабинту жила в другой комнате нашей палатки. Мятежники не покалечили ее, но сожгли дом, и вместе с односельчанами она пришла из своей деревни во Фритаун. Мабинту очень скучала по дочери, которая жила в деревне мужа на севере Сьерра-Леоне.

— Если бы я могла добраться до ее деревни без страха нарваться на мятежников, завтра же пошла бы! — говорила старуха.

Мятежники до сих пор захватывали деревни, хоть и реже, чем раньше. Судя поданным, поступающим во Фритаун, число убитых и раненых тоже сокращалось. Тем не менее силы ЭКОМОГ просили сьерра-леонцев не передвигаться по основным дорогам и западным районам страны на случай внезапных атак.

У Мабинту в лагере особых дел не было, поэтому она периодически помогала мне с Абдулом — купала малыша в большом пластмассовом тазу и пела ему колыбельные на темне.

— Я пойду с Мариату, — повторила Мабинту. — И присмотрю за Абдулом, пока она собирает деньги вместе с друзьями. У нас в деревне я готовила, шила, помогала ухаживать за детьми. Многим малышам я была бабушкой. А сейчас только сижу и смотрю, как готовят молодые женщины.

Я подбежала к Мабинту и обняла ее.

— Спасибо! Спасибо! — снова и снова повторяла я.

Мари, Фатмата и Абибату одновременно всплеснули руками, сдаваясь.

— Мариату, ну что нам с тобой делать?! — воскликнула Мари.

На следующий день возобновились мои будни попрошайки. По утрам меня будила Адамсей. Если Абдул еще спал, я выбегала на улицу и чистила зубы, и лишь потом будила сына. Потом я его кормила и вместе с Адамсей, Ибрагимом, Мохамедом и Мабинту выбиралась из лагеря.

Мы с Адамсей частенько уходили от мальчишек, потому что фритаунцы подавали девочкам больше. Выпрашивая деньги, мы брели к башенным часам в центре Фритауна, потом возвращались в лагерь. Мабинту с Абдулом на руках держалась неподалеку. Когда малыш хотел есть, мы втроем прятались за рыночный лоток или углублялись в проулок подальше от других детей. Я садилась на землю и кормила сына, а Мабинту закрывала меня от чужих глаз. Потом я отдавала ребенка старухе, и мы попрошайничали еще около часа, пока Абдул не начинал опять требовать еды, собрав губки трубочкой и тихонько хныча.

Так протекали мои дни. Как-то раз под вечер я держала Абдула на руках, пока Мабинту болтала с другой старухой. Я нетерпеливо расхаживала взад-вперед, и тут какой-то мужчина бросил мне в черный полиэтиленовый пакет сорок тысяч леоне, что примерно равно двенадцати долларам. Столько денег за один раз я прежде не зарабатывала.

— Бедный малыш! — пробормотал тот мужчина, потрепал Абдула по голове и пошел дальше.

— Он пожалел тебя, — догадалась Мабинту, когда я с волнением описала ей случившееся.

— Почему? — удивилась я.

— Потому что тебе нужно кормить не только себя, но и Абдула, — ответила она. — Станешь побираться с малышом в руках — начнешь зарабатывать больше всех остальных.

И в самом деле, прохожие каждый раз выделяли меня из остальных попрошаек, когда я держала на руках Абдула. С тех пор выручка у меня каждый день была больше, чем у моих кузенов, вместе взятых.

Однажды вечером, когда Абдулу было пять месяцев, к палатке подошел лагерный чиновник и спросил меня. Он объяснил на крио (пожив во Фритауне, я стала понимать этот язык), что на следующий день в «Абердине» ожидаются иностранные журналисты. Они собирались взять интервью у покалеченных войной ампутантов и сфотографировать нас. Меня вместе с Абдулом приглашали прийти утром в центральную часть лагеря, чтобы встретиться с ними.

— Кто такие журналисты? — растерянно спросила я.

— Они расскажут твою историю людям, которые живут в других странах, — пояснил чиновник.

— Что им нужно от Мариату? — забеспокоилась Мари. — Она лишь бедная деревенская девочка.

— Уже нет. Мятежники разрушили ее родную деревню и изувечили ее саму. Мир должен узнать о войне в Сьерра-Леоне.

— А какая от этого польза Мариату? — вмешалась Абибату.

— Может, кто-нибудь прочитает интервью и пришлет ей денег или захочет помочь, — ответил чиновник. По-видимому, несколько молодых обитателей лагеря уже получали от иностранцев деньги и самое необходимое. — Несколько детей даже отправятся жить на Запад, в богатые страны, где нет войн. И все благодаря журналистам, рассказывающим миру о наших проблемах.

Сперва я отказалась, думая о том, сколько денег потеряю, пропустив день попрошайничества, но Мари и Фатмата уговорили меня пойти.

— Мариату, вдруг кто-нибудь узнает о тебе и захочет помочь, — сказала Фатмата.

Следующим утром я пришла в центр лагеря с Абдулом на руках, немного злясь из-за того, что кузены ушли в город без меня. С