При Омельяне он не стал говорить караульным про второго кандидата. Но дежурный по управлению уже слышал приказ подполковника.

Поэтому конвой вскоре вернулся с седоволосым дядькой. Он выглядел на все шестьдесят, но мы знали, что ему всего сорок один год. Худые впалые щеки, торчащие угловатые скулы и неровная, бугристая кожа на лице были характерными признаками человека, хорошо знакомого со всеми прелестями жизни на зоне. Плюс к этому удивительное спокойствие не только в движениях, но и в глазах.

Я подумал, что этот человек знал себе цену, уважал себя. А таких персон обычно уважают и люди, окружающие их.

Из того, что нам рассказывал о Ниязове подполковник Черный, я сделал вывод о том, что он уже разговаривал с подследственным. Страж порядка явно желал позаботиться о нем, несмотря на уверения в том, что хочет посадить его. Эти заявления подполковника были похожи на пустые угрозы, которые не стоило рассматривать всерьез.

Но должен сказать, что все эти мои соображения ничуть не помешали бы нам принять услуги щипача. А главное, чем он нам подходил, так это тем, что был местным жителем, аварцем. Нияз не был бы так заметен в селе, как армянин Омельян. А уж к кому его хотя бы на день пристроить в селе, мы нашли бы. Подселили бы на два-три дня к тому же моему стукачу Ахмадею Набиеву. Приехал, скажем, родственник покойной жены, ее племянник. Тут нужно было только навести справки относительно наличия такового, чтобы не проколоться, не подставить осведомителя.

Я подумал, не рановато ли начал строить планы такого рода. Нам ведь еще требовалось получить согласие на сотрудничество от самого Ниязова. Но мне отчего-то казалось, что он не откажется.

Подполковник усадил Ниязова сбоку от своего стола, так чтобы он был обращен лицом одновременно к нам и к хозяину кабинета. Впрочем, Омельян сидел точно так же, хотя мы с ним и не разговаривали.

Но с Ниязовым нам пришлось пообщаться. Майор Помидоров сперва выяснил, как Нияз относится к тем бандам, которые приходят в горы Северного Кавказа с Ближнего Востока. Тот сказал, что ненавидит этих оборотней. Они прикрываются верой, а сами за деньги готовы убивать кого угодно, в том числе и истинных мусульман. Только после этого разговор пошел о конкретном задании.

Долго Ниязов не думал. Он внял уверениям подполковника Черного в том, что будет освобожден из-под стражи.

Но один вопрос Ниязов все же задал:

— А что это за человек, на мобильник которого вам нужно посмотреть? Он сам по себе что-то значит? Или так, приблудный?

— Это известный тележурналист. Он здешний уроженец, но сейчас живет и работает в Москве.

— Балабол, короче говоря. Ладно. Сделаю я это дело. Только давайте вместе просчитаем, как оно должно произойти.

Шабкат неуверенно чувствовал себя за рулем микроавтобуса, когда они с Анатолием на рассвете возвращались в село. Он и сам осознавал нервозность своей езды.

При подъеме на перевал, когда они ехали на встречу с Латифом, Шабкат притормаживал перед каждой ямкой, аккуратно объезжал любой камень, скатившийся на дорогу. Теперь же, при возвращении от брата, он на одинаковой скорости преодолевал и ямы, и кочки, давил на тормоз только тогда, когда машина слишком уж разгонялась под уклон.

Впрочем, именно так, не очень-то думая о безопасности, ездили едва ли не все местные водители. Сказывалась близость Грузии, где популярна поговорка: «Только трусы ездят с исправными тормозами».

По дороге из села пассажирское сиденье находилось со стороны отвесной стены хребта. Теперь, на обратном пути, за стеклом мелькала пропасть. Колесо микроавтобуса несколько раз проезжало по самому краю дороги, сразу за которым и шел обрыв.

Поэтому Анатолий легко заметил разницу в манере вождения Шабката в одну и в другую сторону и не преминул сказать об этом.

Впрочем, его слова прозвучали достаточно спокойно:

— Я не слишком понимаю, как именно ты собираешься меня угробить. Ведь так можешь и сам не успеть из машины выскочить. Это весьма сложный каскадерский трюк.

— Да, что-то я слишком уж разогнался, — легко признал Шабкат свою ошибку.

Он набрал в грудь воздух и резко выдохнул, словно старался разом изгнать из своего тела все беспокойство вместе с не слишком радостными мыслями. Сбрасывать напряжение таким вот образом Шабката научил знакомый офицер спецназа ГРУ.

А мысли, которые так усиленно давили на психику Шабката и беспокоили его, были о том, что в таком вот виде сюжет просто не выйдет в эфир. Руководство канала не пойдет на такой риск.

Тележурналист видел в словах младшего брата слишком много правды. Да, той самой, о которой говорить открыто не принято. Это запрещено не только одними внутренними служебными распоряжениями, но и законом.

Другое дело, что слова эмира и его бандитов напрочь, целиком и полностью расходились с их делами. Сами они не жили той жизнью, которую пропагандировали.

Шабкат прекрасно видел, что Латиф не был честным в разговоре с ним. Совершенно прав был дед Абдул-Азиз, когда говорил, что Латиф ищет только власти. Ему нужна лишь она. Все остальное является инструментом, необходимым для достижения собственной цели. Все высказывания двоюродного брата о поисках справедливости — красивое прикрытие для своих черных дел, не более того.

Шабкат был опытным журналистом. Он ясно понимал, что пустить в эфир сюжет с интервью можно будет только тогда, когда Латиф своими делами докажет всю лживость собственных красивых слов. Шабкат собирался сделать комментарий к интервью. Еще недавно он не знал, каким тот должен быть, а теперь понял.

«Нужно будет провести съемку после какой-то акции, проведенной бандой, — решил тележурналист. — Например, на дороге, когда она расстреляет очередную машину с мирными жителями. Этот сюжет и будет самым красноречивым комментарием, который покажет, чем банда является на самом деле.

Но когда именно Латиф предпримет какую-то акцию такого рода, решит, что пора еще раз показать себя во всей красе? Спрашивать об этом его самого совершенно бесполезно.

Латиф отличается своей подозрительностью. Если он услышит такой вот мой вопрос, то наверняка заподозрит ловушку и откажется от проведения даже самого простого дела.

А сидеть здесь после чествования Амин-Султана Муслимова, ради которого я в родное село и приехал, мне будет просто невозможно. У меня командировка закончится.

В итоге получается, что вся сегодняшняя поездка была лишней, оказалась пустой тратой времени. Да, я сделал сенсационный материал. Мы сняли такой сюжет, который сам по себе может стать бомбой. Только вот взорвать ее я не могу».

В село они въехали уже нормально. Шабкат не гнал машину, двигался спокойно. Он даже останавливался на красный сигнал перед двумя светофорами, имеющимися в селе, хотя и видел, что никакого транспорта поблизости не было. Даже пешеходы не спешили побыстрее преодолеть дорогу.