Вид с крыши открывался поистине потрясающий. Я чувствовала себя так, словно оказалась на вершине мира, возвышенная, облагороженная и могущественная. Замечание Алекса о том, что после краха своего брака Мартин едва не сломался сам, вдруг потеряло всякий смысл и значение, вместо него пришло ясное и романтическое ощущение, что все идет именно так, как и должно.

– Почему ты до сих пор не замужем?

Я рассмеялась, но он смотрел на меня, ожидая ответа.

– Я никогда не умела строить прочные отношения.

– Я бы сказал, что пока у нас с тобой неплохо получается.

Я чувствовала себя так, словно мы оба разделись догола и я могу признаться ему в чем угодно. Перед тем как заговорить вновь, я сделала глубокий вдох.

– В возрасте девятнадцати лет мне поставили диагноз – биполярное аффективное расстройство. Маниакально-депрессивный психоз, – добавила я для большей ясности.

– Шрамы у тебя на руках… я боялся спросить, откуда они взялись.

– Членовредительство, а не попытка самоубийства. Они уже старые, – сказала я, машинально потирая руку. – Второй курс университета. Это было нелегкое время. Меня едва не отчислили, но я все-таки закончила его благодаря Клэр, моим учителям и лечению. Теперь я держу все под контролем, но мне трудно вступать в отношения.

– Почему?

– Мне легче оставаться одной.

– В самом деле?

Я пожала плечами, вперив взгляд в далекую неоновую вывеску.

– Я всегда хотела вести простую и незамысловатую жизнь, насколько это возможно, и управлять ею по мере сил. Когда у тебя случались взлеты и падения, причем в самом буквальном смысле, ты хочешь, чтобы окружающий мир был предсказуемым.

– Всем нужен кто-то еще, Фран. И все мы этого «кого-то» заслуживаем.

– Но если ты позволишь кому-либо войти в твою жизнь, появятся проблемы. Нам трудно справиться с собственными чувствами, не говоря уже о чужих. Ты нравишься мне, я нравлюсь тебе, но что будет, если Донна вновь пожелает «поговорить» или скажет, что хочет дать вашему браку еще один шанс? – сказала я, вспоминая тот вечер, когда он отправился на встречу с ней, а я звонила ему, умирая от желания услышать его голос и успокаивающие слова, но в ответ получила лишь холодный и стерильный голос автоответчика.

– Этого больше не случится, – сказал он наконец.

– Все может повториться.

– Иди ко мне, – прошептал он, придвигаясь ближе. Сев ко мне лицом, он привлек меня к себе. Погладил меня по голове и взял мое лицо в ладони. – Нам нужно продержаться совсем немного, и тогда скоро, очень скоро все будет хорошо. Останемся только мы вдвоем. Никакой Донны, никаких тайн, только ты и я.

– Обещаешь? – Мне хотелось навсегда остаться здесь, наверху, где до облаков можно дотянуться рукой.

– Обещаю, – прошептал он, и я вздрогнула, когда он поцеловал меня.

Я сознавала, что влюбилась в него без памяти, и понимала, сколько вреда и боли это может мне причинить.

– Ну как, хорошо отдохнула в пятницу вечером?

Я наполняла чайник водой в маленькой кухоньке конторы и, обернувшись, увидела, что в дверях стоит Том.

– Да, спасибо. Все было замечательно, – отозвалась я, возясь с крышками и вставляя вилку в розетку, чтобы не смотреть ему в лицо.

«Пожалуйста, уходи», – мысленно взмолилась я, повторяя эти слова, как заклинание, но, очевидно, моя магия оказалась слишком слабой, потому что Том привалился плечом к косяку. Он явно был настроен поболтать.

– Ханна просила узнать, где ты купила свое платье.

Я замерла, спрашивая себя, уж не намекает ли он, что я была слишком разодета для посещения галереи. Мужчины, как правило, на такие вещи не обращают внимания, но Том Брискоу был из тех, кто подмечает все, особенно если этим можно воспользоваться к своей выгоде.

– Ханна показалась мне очень милой, – сказала я, опуская чайный пакетик в свою чашку. – Я и не знала, что у тебя есть подружка.

– У меня ее нет. – Он пожал плечами.

– А Ханна знает об этом? – поинтересовалась я, пододвигая к нему коробку чая «Твайнингз Инглиш Брекфаст».

Он ничего не ответил, и мы в молчании слушали, как закипел и со слабым щелчком отключился электрический чайник.

– Ну, так почему ты вдруг оказалась там в пятницу? – спросил он. – Или у тебя все-таки было свидание?

Значит, это не обычная легкая болтовня. В пятницу в галерее Том унюхал запах жареного.

Я покачала головой.

– Похоже, ты никак не можешь поверить, что и у меня есть нечто такое, что напоминает гламурную личную жизнь, верно?

– Я уверен, что ты ведешь ее, только тайком, – отозвался он. – Я всего лишь хотел сказать, что выставка стала хитом сезона. После того как ты ушла, там появился Хью Грант.

– Мне, пожалуй, следовало задержаться, ты это имеешь в виду? Стыд и позор, что я настолько увлечена своей работой.

– Именно поэтому ты и ушла? – с явным недоверием поинтересовался он. – Чтобы пойти домой и засесть за работу?

– Если бы ты обладал хоть половиной моего рвения, Том, – ответила я, наполняя свою кружку горячей водой, – то добился бы потрясающих успехов в карьере. Но вместо этого ты якшаешься с кинозвездами и даже не имеешь подружки.

– Ханна? В общем, Ханна… она – просто друг, – защищаясь, заявил Том. Я погрозила ему чайной ложечкой.

– Это именно то, что мечтает услышать каждая женщина.

– У нас с ней не все так просто.

Я кивнула.

– Как и у всех нас, верно?

– Значит, это все-таки было свидание, – насмешливо улыбнувшись, сказал он.

– Ничуть. Но с твоей стороны очень мило столько времени уделять размышлениям о моей личной жизни. Ханна, несомненно, будет этому чрезвычайно рада.

Прихватив свою кружку, я вышла из кухни, помахав ему на прощание. Он одарил меня саркастической улыбкой, но выражение его лица мне совсем не понравилось. В нем читалось любопытство, намек на то, что он что-то знает – или, во всяком случае, подозревает. Он все-таки сумел напугать меня, причем даже больше, чем требовалось.

Мысли о том, что знает и чего не знает Том, вогнали меня в тоску. Небо снаружи выглядело вполне под стать моему настроению: над городом нависли свинцовые тучи, грозящие прорваться дождем в любую минуту. Тем не менее на свою очередную встречу я решила отправиться кружным путем. Избранный мной маршрут пролегал вдоль берега Темзы, а ее серебристые воды неизменно действовали на меня успокаивающе.

Кафе было ничем не примечательным. Доска, установленная снаружи, рекламировала чай и сэндвичи с беконом, на витрине красовались неаппетитные фабричные торты и кексы, а запах прогорклого кулинарного жира был настолько силен, что им, казалось, пропитались даже стены. Сюда заглядывали немногие барристеры – и именно поэтому Фил Робертсон любил его.