Следует также не забывать, что Америка представляла собой империю и в старом, политическом понимании этого термина, обозначающего такие государства, как Британия, Франция, Испания, Португалия, Россия, Германия и др. Изданный в начале XX столетия «Малый энциклопедический словарь Брокгауза — Ефрона» поясняет термин «империализм» следующим образом: «В последнее время термин империализм обозначает в Англии, в Соединенных Штатах, также в Германии стремление к расширению колониальных владений, укреплению связи метрополии с колониями и к усилению своего политического влияния в международных отношениях. Империалистическая политика есть следствие искания промышленной буржуазией новых обширных рынков, правительственных заказов на сооружение в новых колониях железных дорог и т. п.» (Малый энциклопедический словарь. Репринтное воспроизведение издания Ф. А. Брокгауз — И. А. Ефрон. М., 1832–1833. Т. 2. С. 83). Во всяком случае, несомненно одно — возникшие свыше 200 лет назад Соединенные Штаты Америки с течением времени превратились в имперское образование, принципиально не отличающееся от других, классических империй.

Принимая во внимание все это, можно утверждать, что подчеркиваемая американским историком А. М. Шлезингером борьба в общественном сознании Америки традиции (Америка имеет начало и конец) и контртрадиции (Америка — избранная страна, Израиль нашего времени) (См. Шлезингер А. М. Циклы американской истории. М., 1992. Гл. 1), решается в пользу исключительности, мессианства Американской империи. Необходимо иметь в виду то обстоятельство, что отцы-основатели Соединенных Штатов Америки ориентировались на опыт Римской империи при построении государства.

«Античный опыт, — отмечает А. М. Шлезингер, — не давал покоя воображению федералистов. Поэма Роберта Фроста, где воспевается „слава очередного века Августа… золотой век поэзии и власти“, получила бы более широкое понимание на вступление в должность Джорджа Вашингтона, а не Джона Кеннеди. Отцы-основатели затеяли необыкновенное предприятие, имя которому — республика. Чтобы ориентироваться в этом полном опасностей путешествии, они вглядывались сквозь толщу времен в опыт Греции и особенно Рима, который они считали благороднейшим достижением свободных людей, стремившихся к самоуправлению. „Римская республика, — писал Александр Гамильтон в „Федералисте“, — достигла высочайших вершин человеческого величия“. Пребывая в данном убеждении, первое поколение граждан американской республики назвало верхнюю палату своего законодательного органа сенатом; поставило под величайшим политическим трудом своего времени подпись „Публий“; изваяло своих героев в тогах; назвало новые населенные пункты Римом и Афинами, Утикой, Итакой и Сиракузами; организовало общество „Цинциннати“ и посадило молодежь за изучение латинских текстов…

Данная параллель обладала убедительностью. Альфред Норт Уайтхэд позднее сказал, что век Августа и составление американской Конституции были теми двумя случаями, „когда народ у власти свершил то, что требовалось, настолько хорошо, насколько возможно это представить“. В этом заключалось также и предостережение, поскольку величие, воплощенное в Риме, обернулось бесславным концом. Могли ли Соединенные Штаты Америки надеяться на лучшее?» (Шлезингер А. М. Указ. соч. С. 17–18).

* * *

Интересно отметить, что прообраз «демократического общества» обнаруживается в ветхозаветном Израиле. В последнем теократия как политический строй считалась нормальной и соответствующей не только законам человеческой справедливости, но и законам небесным. Это такая форма правления, при которой Бог властвует над народом через посредство своих медиумов — пророков и судей в качестве первосвященников, а не земных царей. «Древний Израиль потому и относился недоверчиво к монархии, что, по его убеждению, глава последней недостаточно ограничен волею небесной. Монарх же, всецело этой волею ограниченный теряет свои прерогативы и превращается в первосвященника или судью. Оттого для евреев излишним и даже вредным казался институт самостоятельной царской власти» (Алексеев Н. Русский народ и государство. М., 1998. С. 27).

Для ветхозаветной теократии характерно, что общественная власть устанавливалась, в сущности говоря, в результате «общественного договора», сторонами которого являлись Иегова, его пророки и народ. Прообразом такого договора выступает Моисеево законодательство с его основами не только гражданского, но и публичного порядка древнееврейской общины. «При рассматривании политического устройства в Моисеевом государстве невольно поражает сходство с организацией государственного управления Соединенных Штатов Сев. Америки, — отмечает А. П. Лопухин. — „Колена“ по своей административной самостоятельности вполне соответствуют Штатам, из которых каждый представляет также демократическую республику». Сенат и палата «вполне соответствуют двум высшим группам представителей в Моисеевом государстве — 12 и 70 старейшинам… После поселения в Палестине израильтяне сначала (во время судей) составляли союзную республику, в которой самостоятельность отдельных колен доведена была до степени независимых государств» (Лопухин А. П. Законодательство Моисея. СПб., 1882. С. 233).

По мнению цитируемого автора, отличием от Соединенных Штатов является только отсутствие в ветхозаветной республике президентской власти — института, который, кстати сказать, возник вследствие известных монархических реминисценций, навеянных главным образом теорией Монтескье.

Другим прообразом современной американской цивилизации бизнеса является древний торгово-ремесленный рабовладельческий Карфаген. Действительно, с наступлением VIII столетия до н. э. Ближний Восток находится в полосе расцвета — благодаря финикийским портам и греческим городам оживает море. Их корабли и моряки осваивают западную часть средиземноморского региона и закрепляют свое присутствие на этих землях. По завершении этой колонизационной акции исторически Средиземное море представляет собой нечто целое, от Леванта до Геркулесовых столпов. Это движение в направлении к Западу, начиная с VIII в. до н. э., сравнивают с колонизацией Американского континента, осуществляемой Европой после 1492 года, что позволяет пролить свет на ход событий (См. Braudel F., Coarelli F., Aymard М. Morze Srodzemne. Gdansk. 1982. S. бб). Ведь в обоих случаях речь идет о колонизации достаточно далеких мест, о встрече с новыми землями, отнюдь не безлюдными. «Доколумбова» Америка имеет своих автохтонов, а средиземноморский Далекий Запад — своих народов, ведущих оседлую жизнь земледельцев. Основывались новые города на побережьях обширных стран, чье население было настроено дружественно или враждебно, в зависимости от конкретного случая и эпохи. К тому же, если продолжать сравнение с освоением Америки, колонисты из Леванта обнаружили на дальних западных землях гораздо лучшие условия жизни, нежели в Греции или Финикии. Карфаген («новый город») в период своего расцвета по численности населения в десять раз превышает Тир, свою метрополию.

Потребность держав Средиземноморья в торговых контактах способствовало процессу превращения Карфагена в самостоятельное образование. Центр жизни финикиян окончательно переносится в этот город, лежащий на стыке восточной и западной частей средиземноморского бассейна. Карфаген, удобно расположенный на перекрестке торговых морских путей в центре Средиземного моря, стал уже в VI в. до н. э. богатой и могущественной метрополией, посылающей новых колонистов, чтобы закрепиться в Северной Африке, Южной Италии, Сицилии и Западном Средиземноморье. Здесь будет развиваться и дальше финикийская цивилизация, сохраняющая старые и одновременно приобретающая новые черты, подобно развитию европейской цивилизации на американском континенте.