Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Сомов начал перелистывать лежащие на столе бумаги, а Кадышев мысленно сосчитал до десяти. Каждая встреча с начальством, это небольшой спектакль, ведущийся на немом языке. Причем язык этот очень многолик. Проще говоря — сколько начальников, столько языков. Сегодняшний беззвучный монолог генерала означал следующее: «не робей, полковник, хоть разнос и будет, с тобой ведь не поздоровались, но раз я пригласил тебя сесть, то напартачил на сей раз не ты, а кто-то из твоих людей».
Придя к такому выводу, Кадышев уже знал, о чем пойдет речь.
Закончив ворошить листы на столе, Сомов сцепил бледные короткие пальцы и посмотрел полковнику в переносицу уже не исподлобья, а прямо и с затаенной мыслью в глубине мутноватых серых глаз. Как и ожидал Кадышев, генерал заговорил через секунду после того, как молчание стало невыносимым.
— Краб мертв, — невыразительно произнес Сомов, постукивая отполированным ногтем по столу, — Давыдов и трое его людей тоже, Скалин в больнице, главный подозреваемый скрылся, двух его сообщников застрелили…
Слушая это перечисление грехов, Кадышев размышлял, на кого же посыплются шишки в этот раз, если не на него?
— …а эти нелепые слухи о «Капелле»? — донеслось до полковника. — Я думал ваши сотрудники уже достаточно взрослые, чтобы не увлекаться историями о Фантомасе.
«О, Господи. Ну передо мной то зачем ломать комедию?»
Сомов хлопнул по столу ладонью, мгновенно раздробив мысли Кадышева. Гэбэ вздрогнул и сжал губы.
— Значит так, Разина к чертовой матери. Смирнову и Нилиной строгий выговор.
Генерал засопел и быстро поднявшись подошел к окну. Кадышев не шевельнулся. Всем сестрам по серьгам еще не раздали. Оставалась еще одна сестричка.
— Как там Скалин? — чуть невнятно спросил Сомов.
— Серьезные ожоги лица… в сознание пока не пришел…
— Под капельницей, наверное, — задумчиво сказал генерал не оборачиваясь. Голос его потеплел. — Я тебе не рассказывал, Владимир Николаевич, какой со мной случай приключился пару лет назад? Нет? Камень в почке зашевелился, подсоединили меня к капельнице, чтобы организм прочистить, а сестричка неопытная оказалась. И вот лежу я с иглой в вене, а глюкоза вся из мешочка уже вылилась по капелькам. Смотрю, а по трубочке тем временем не лекарство, а воздух идет. Тихенько так ползет, — Сомов задумчиво покачал головой. — Как смерть на мягких лапах… Понимаешь, что это означает? Попади такой пузырек в кровь и все, приказал долго жить.
Генерал круто обернулся. Кадышев побледнел.
— Несчастный случай со мной бы приключился, понял.
— Кажется да, — с трудом шевеля губами произнес полковник.
— А если понял, то посмотри, не найдется ли такой неопытной медсестры где-нибудь поблизости от Скалина. У меня все.
* * *Почувствовав сильную резь в глазах, Скалин зажмурился. Несмотря на слезы, полившиеся из-под плотно сжатых век, Евгений чувствовал огромное облегчение. За последнее время он увидел уже столько кошмаров, невыносимых именно из-за своей похожести на жизнь, что любое подтверждение реальности происходящего приносило детскую радость. Пусть даже такое подтверждение, как резь в глазах, давно не видевших света. Скалин смотрел сквозь веки на белое пятно, ставшее для него миром, и был счастлив.
— Очухался, приятель, — Евгений слабо улыбнулся. На миг ему показалось, что вот сейчас он услышит мягкий окающий говорок и все начнется сначала. Однако, говоривший несомненно был мужчиной.
Огненный столб полыхнул в глаза. Вернулась память и понимание. Скалин попытался сесть на кровати, но лишь сумел приподняться на несколько сантиметров. Крепкая ладонь легла на грудь и осторожно, но решительно толкнула его назад на подушку.
— Утихомирься, родной. Прыгать тебе сейчас нечего. Получил по мозгам, так валяйся и не дергайся.
Сердце неожиданно снова сдавил страх.
— Уйди, — просипел Скалин, пересохшим горлом. — Уйди к чертям, Краб, вместе со своей феей и…
— Ты если уж очнулся, — спокойно сказал голос, совсем не похожий на голос Краба, — то уж и чушь прекращай нести. Какой краб, какая фея? Приходить в себя наполовину — первый шаг в дурку, не при нашем психиатре будет сказано.
Мысли Скалина сделали скачок. Визгливый звук скрипки резанул по нервам и оборвался, словно сгнившая струна.
— Ушел. Ушел падла, — он цедил слова как ядовитые капли на рану. — Ушел, пока…
Тут он вспомнил еще одну вещь.
— Не знаю о чем ты, и кто там от тебя ушел, как Колобок от дедушки с бабушкой, — мужской голос скрипнул кроватью и поднялся повыше, — но думаю все не так страшно.
— Что с лицом?
— Глаза целы, все нормально.
— Что с лицом?
— …могло быть и хуже. За две недели, что ты тут валяешься, ткани практически…
— Что с лицом, твою мать!? — заорал Скалин, стараясь криком заглушить рвущийся наружу страх, перемешанный с гневом. И тут же зашелся натужным кашлем, с силой выталкивая воздух из разрывающейся на части груди.
— Могло быть гораздо хуже, — с упрямым нажимом произнес голос. — Мог потерять зрение. Полная слепота, понял, идиот. Благодари Бога, что успел рукой заслониться в последний момент.
Скалин усилием воли разжал стиснутые веки, прорвав тоненькую внутреннюю защиту. За мгновение до того, как боль резанула по глазам и с новой силой хлынули слезы он увидел молодое бородатое лицо врача, стоящего рядом с койкой.
Скалин положил ладонь на лоб, ощутив странную сухую кожу. Затем он провел пальцами по лицу, ощупав каждый сантиметр.
— Эй… слушай, — с неуклюжим, запинающимся о каждое слово сочувствием проговорил врач. — Ведь не ослеп же и… в общем с лицом мы сделали все что смогли.
Евгений расхохотался. Он уже понял, что зеркало можно не просить. Вряд ли его ослабший организм вынесет подобное зрелище.
— Заплатят, — сквозь душивший его хохот вытолкнул Скалин, чувствуя как на губы брызгает слюна. — О, как эти сволочи мне заплатят. Каждого найду и потом… потом…
Он вцепился ногтями в прилипшую к зубам щеку и сильно рванул.
— Не сходи с ума!