У нее осталось смутное, странное воспоминание об этих приставаниях — и еще одно, которое Карин пыталась засунуть в самый дальний уголок своей памяти, дабы оно окончательно не раскачало и без того утлую лодчонку ее здравого рассудка. Карин знала, что в это время Джейн и Дейв должны были спать — эмоты, как и люди, тоже спали по ночам. Более того — спальня для эмотов располагалась тремя этажами выше, под самой крышей здания, так что их явно разбудило что-то другое, нежели крики Карин; и по прошествии времени, даже через пелену страха, она ощутила до странности отчетливое чувство благодарности — ведь Джейн понадобилась бы не одна минута, чтобы добраться до спальни. Она же появилась спустя считанные секунды. Миг — и вот она уже прижимает Карин к своей широкой груди. Миг — и вот она отталкивает от нее Эмиля. Миг — и вот она уже бранит Эмиля с той особой, трогательной интонацией, какой обладают лишь эмоты, — существа, абсолютно лишенные сексуальности и, таким образом, не способные к агрессии. «Ты так напугана, Карин, — зачем ты это сделала? О, Эмиль, — ты все испортил. О, Эмиль, — если ты прикоснулся к ней, нам придется вызвать полицию...» В углу съежился Дейв, гадая, пристойно ли будет ему пойти и начать утешать своего эмота. По лицу Эмиля совершенно ничего нельзя было понять — нужно ему это или нет. Дейв был голым - что тоже не укладывалось ни в какие рамки; но и этого Карин постаралась не заметить. «Все в порядке! - Карин едва не кричала, она чувствовала такое облегчение, что может отвечать, реагировать, а не просто быть объектом, вещью, на которую устремлен взгляд ласковых карих глаз. — Он меня не тронул».

Джейн, окинув Карин пристальным взглядом, рассудила, что так и есть, сгребла в охапку свою «взрослую» и ее сумочку и, прежде чем Карин успела что-либо возразить, понесла ее на север, к углу парковой ограды. «Там всегда стоят грузовые такси», — пояснила стройная красавица эмот. О происшествии она больше не упоминала — и Карин тоже.

Так было до сегодняшнего вечера. Карин снова вздохнула. Отменять свидание поздно — Тревис уже в пути, и потом, он не похож на человека, который станет таскать с собой телефон, скорее поверишь, что корреспонденцию ему приносит на серебряном подносе для писем лакей в ливрее. При воспоминании о том, как очаровательно старомоден Тревис, Карин улыбнулась. Неужели человек с врожденной галантностью способен что-то сделать не так? От него веяло надежностью — и от объятий Джейн тоже. Как обычно, безошибочно угадав ее настроение, спутница-эмот грациозно скользнула к ней через всю комнату и крепко обняла свою «взрослую» подругу. Карин снова подивилась грации и физической привлекательности великанши. Многие эмоты были неуклюже-громоздкими — увеличение нормального человеческого тела в несколько раз возымело странный генетический эффект. На теле некоторых эмотов росли толстые, как проволока, волосы, а если какой-нибудь эмот страдал угревой сыпью, зрелище представлялось не для слабонервных — точно Гранд-каньон на закате.

Но Джейн была само совершенство. Кожа нежного медового оттенка, покрывающий ее пушок — почти белый, и такой мягкий. Карин откинулась в него, в теплый мед, и расслабилась. Она ощутила между лопатками низ живота и лобковый холмик подруги. Странно — в прикосновениях эмота, какими бы интимными они ни были, начисто отсутствовал сексуальный подтекст, и уж тем более — эротизм. Представить то, что обширная вагина Джейн станет использоваться для бессмысленных, животных подергиваний совокупления, было практически невозможно — как невозможно представить Боттичеллиеву Венеру, которая давит прыщик на носу, или шимпанзе, который обращается с речью к обеим палатам Конгресса.

Карин расслабилась. Джейн продолжала обнимать ее — именно так, как нужно, легонько покачивая при этом. Карин как будто заново увидела новые зеленые листочки, украсившие деревья по соседству. Стоял чудесный весенний вечер, она была молода, она была в надежных руках — может, даже была готова к экспериментам и уж точно собиралась хорошо провести время. Карин высвободилась из объятий и обернулась к Джейн, раскинув руки:

— Понесешь?

Вечер был просто чудесный — Карин и Тревис о таком даже и не мечтали. А эмоты? Ну, эмоты прекрасно поладили — они вообще легко ладят друг с другом.

Тревис выбрал «Ройялтон» не только из соображений обоюдного удобства — там он чувствовал себя уверенней. Внутреннее убранство давным-давно вышедшего из моды отеля сохранило дивный упадочный дух, который, как Тревис знал точно, идеально подходил для его немного старомодной манеры одеваться и вести себя. Если бы он пригласил ее в какое-нибудь модное или просто фешенебельное место, его несовременное очарование непременно потускнело бы. Но просторный бар в стиле модерн, располагавшийся в вестибюле «Ройялтона», с причудливыми завитками декора и освещением, устроенным в соответствии с законами аэродинамики, станет для него идеальным обрамлением — тем легче будет развлекать Карин саркастическими замечаниями о стремлении к лоску и статусу, о деньгах, о красоте, словом, о жизни.

Брайон и Тревис явились на двадцать минут раньше условленного срока. Чтобы войти, эмоту пришлось нагнуться, зато потом, пройдя в более просторное место, он благодарно потянулся.

— Пойдешь со мной, Брайон? — спросил Тревис, когда эмот осторожно поставил его на ноги — тяжелые ботинки почти нежно коснулись высокого стапеля.

Брайон словно бы на минуту задумался, и в какой- то миг Тревису показалось, что широкие брови спутника сдвинулись к веснушчатой переносице, точно тот и вправду размышлял.

— Нет, спасибо, Тревис. Я лучше тут посижу. — Он указал на зал для эмотов. — А ты закажи себе сухой мартини — заслужил, за четыре-то года без свиданий.

Неужели в реплике Брайона была ирония? Тревис раздумывал над этим, когда брел в другой угол бара и ждал, пока его усадят за столик. Нет, невозможно: эмоты часто обладают очень высоким эмоциональным интеллектом, оттого-то они всегда понимают, чего ты от них ждешь, но умение замечать иронию и комизм ситуации — это далеко за пределами их возрастного умственного развития, который навсегда зависает на уровне семилетнего ребенка. У некоторых «взрослых» — у Тревиса была парочка таких знакомых — умственный возраст их эмотов оказался несколько выше, но большинство все равно косо смотрело на такие вещи — словно на ка- кой-нибудь особый вид растления малолетних.

Подобные мысли здорово угнетали Тревиса, когда он ждал, пока его усадят за столик. Думать об эмотах, да еще в таком контексте, в тот момент ему совсем не хотелось — он должен был вспомнить подзабытый за четыре года опыт поведения на свиданиях. Однако когда любезный официант пригласил его устроиться в элегантном кресле и поставил перед ним бокал мартини с водкой размером с вазу, Тревис постепенно начал успокаиваться. И даже принялся с любопытством наблюдать за новой разновидностью раболепия и преклонения перед посетителями, культивируемой в «Ройялтоне». Сиденья для «взрослых» всегда различались по цвету согласно статусу тех, кто будет на них сидеть. Для щедрых состоятельных клиентов стояли высокие троноподобные стулья со спинкой, с пурпурной обивкой, для не столь состоятельных и засим менее важных - с красной, и так далее; вплоть до провинциалов, которые нет-нет, да и забредут сюда поглазеть на шик и блеск мегаполиса, - для них в отдаленном углу имелась резервация из небольших стульев с белой обивкой. Теперь то же самое попытались устроить и для эмотов. Но поскольку последние отличались гигантскими размерами и их было явно меньше, рассаживать эмотов по отдельности в соответствии со статусом их «взрослых» оказалось делом весьма проблематичным. Так что официантам, обслуживающим зал для эмотов, приходилось дожидаться, когда их коллеги усадят «взрослого», и уж потом заниматься своими «клиентами».