Мы с Танией, как Танкиасис и царица Талаксия, не были похожи ни в чем. Там, где я проявляла храбрость, она пугалась; если я действовала по наитию, она проявляла осторожность, когда я шла вперед, она отступала. Она обретала силу в том, что делало меня слабой. У каждой царицы Сиберии есть спутница, сестра — она дополняет ее мудрость и укрепляет доблесть.

Царица не должна совершать ошибок.

От нее зависит, выживет племя или погибнет.

Для земного мира война — зло. Но зло, помноженное на зло, рождает добро.

Как-то ночью меня разбудили глухие крики. Горели сосны, блеяли, разбегаясь в разные стороны, овцы. Сестры били в барабаны, предупреждая о нападении мужчин. Танкиасис говорила с воительницами, и они, одна за другой, бросались в огонь. Мне очень хотелось пойти с ними. Но у Тании был приказ, и она увлекла меня в подземное убежище, где мы всю ночь слушали лязг оружия и ржание наших лошадей.

Рано утром Танкиасис разбудила нас. Она пахла кровью и потом, и у нее был затуманенный взгляд.

Она взяла нас за руки и повела на поле боя. Кусты вокруг все еще горели, на земле валялись мертвые тела. Танкиасис велела нам добить всех живых мужчин.

Один юный воин в разорванной одежде еще дышал, хотя у него не было правого плеча. Он лежал рядом со своей умирающей лошадью и смотрел в небо с изумленным восхищением. Когда я подошла, он улыбнулся. Черные глаза, бледное, как белая лилия, лицо, шелковистые локоны… Кровь ручейком истекала из его тела, но он был прекрасен! Я опустилась на одно колено и достала кинжал. Он смотрел на меня, не отрываясь, его взгляд ласкал мой лоб и пронзал сердце.

Я одним взмахом перерезала воину горло. Его тело трепетало, губы дрожали. Выкатившиеся из орбит глаза в последний раз блеснули огнем и погасли. Откуда он пришел? Какое имя носил? Как звали его лошадь? Сколько раз он пересекал степь из конца в конец?

Смерть безобразна, но душа покидает тело воина с достоинством.

Я убила своего первого мужчину. Я стала женщиной. Теперь я тоже была готова умереть в бою.

Мужчины! Збгулы! Мысль о них неотступно преследовала меня!

Я шла за матерью по берегу Яксарты, держа за руку Танкиасис, и больше не считала, что мужчины — это страшные взрослые, которые бьют детей. Я стала амазонкой и теперь видела в них хитрых спесивцев.

— Когда вырастешь, будешь сильнее этих мужчин, — обещала Талаксия и добавляла: — Самцы не могут выкармливать детей — у них нет сосцов. Они не имеют лона, не способны продолжить род, вот и покрывают самок.

Помолчав, она продолжала:

— Они — двуногие кукушки, откладывающие яйца в чужие гнезда.

— Только не в наши, — смеялась в ответ Танкиасис. — Дочери Сиберии пьют колдовской настой. Они не высиживают яйца. Они улетают.

Многие мужчины являлись в племя, и всех их влекла к себе моя мать. Когда она удостаивала их разговором, они смиренно опускали глаза. Когда они сражались обнаженными, она укладывала их в грязь на лопатки.

Ветер задувал внутрь палатки через откинутый полог, ярко светила луна. Мускулистое тело мужчины завораживало меня, и я поклялась, что стану такой же, когда вырасту. Талаксия никогда не боялась мужчин, даже если противник был крупнее: она хватала его поперек тела, опрокидывала на землю, переворачивала. Ее длинные волосы раскачивались в серебристом лунном свете. Моя мать с загадочной улыбкой смотрела на Ледник, а мужчина умолял любить его еще и еще.

Потом мужчина умолкал и засыпал. Во сне он храпел. Мать звала меня, брала мою ладонь и прикладывала к фаллосу. Тот был холодным, влажным и противным.

— Мы храним свою чувственность в голове, — говорила она. — Ее нельзя украсть, ни один человек на свете не способен лишить нас этого дара!

Мы с Танией бродили между прилавками, но думала я о любви с мужчиной. Юноши в шафраново-синих одеяниях и тюрбанах бросали на нас взгляды, одаривали цветами, а самые дерзкие останавливали и пытались заговорить. Тания пугалась и убегала, держа меня за руку. Она не желала, чтобы они до нас дотрагивались, из страха, что меня сглазят. Ей больше нравилось смотреть, как обезьянки танцуют со змеями. Я вырывалась и смешивалась с толпой. Тания с криками бежала следом. Я мчалась по проходам, расталкивая покупателей, пряталась среди ковров и свисающих до земли тканей. Тания была упряма, как осел, и не отставала ни на шаг.

Тания боялась мужчин. Я их просто не любила.

Я росла, у меня наливались груди. Я по сто раз в день стреляла из лука, чтобы в ране на груди образовалась и ороговела глубокая борозда. Я выбирала крупных лошадей, потому что сама была невысока ростом, а освященные клинки должны были укрепить мою силу.

Достигнув зрелости, все царицы Сиберии совершали путешествие на землю Вулкана, где жило родственное нам племя охотников на китов. Там ковали черные клинки для цариц амазонок. Мы с моей верной Танией проделали огромный путь, чтобы добраться до леса, а потом выйти к океану. Великая Мать племени — у нее были борода и татуировки на щеках — приняла меня. На церемонии женщины племени Вулкана танцевали, а Великая Мать вызывала духов. Они открыли ей, что хотят воплотиться в моем оружии. Когда времена года трижды сменили друг друга, на склоне вулкана отлили и выковали палицу в виде солнца и меч в форме лунного серпа. Две души спустились с неба, чтобы вдохнуть в них жизнь. Душа воительницы слилась с палицей, дух воина — с серпом. Пока я жила на берегу замерзшего океана, луна заслонила собой солнце и свет дня померк.

— В земной мир пришла сильная правительница, — объявила Великая Мать, взглянув на меня. — Дума опередила солнце. Царица покорит царя.

Я не была этой царицей. Я хотела сказать ей об этом, но не решилась. Я была вольной степной птицей, а не правительницей.

— Царь с царицей придут в край Вулкана, — закончила Великая Мать, глядя на ставшие черными тенями ледники.

На обратном пути на нас напали кочевники. Я впервые в жизни отдавала приказы, мне беспрекословно повиновались. Мужчины превосходили нас числом и были очень жестоки, но я их обманула. Амазонки рассеяли их и перебили по одному.

Амазонки отрезали побежденным врагам головы и подвешивали к седлу в качестве военного трофея. Некоторые сестры высушивали головы и украшали ими прически, другие растирали в порошок внутренности и готовили настой, дарующий силу и отвагу. Сердца хоронили, произнеся волшебное заклинание. Так свирепые амазонки облегчали страдания душ храбрых воинов, вынужденных расстаться с телом.

У меня не было подобных украшений. Если я что и повесила бы на шею на сплетенном из травинок шнурке, так только голову первого убитого мною воина. Я хранила воспоминание о нем в своем сердце. Он был моей тайной драгоценностью.

Люди в степи часто воевали друг с другом. Кочевые племена ссорились, заключали мир, крали и заключали браки. Истребленное племя исчезало, словно и не жило на земле, другие появлялись из ниоткуда и начинали новую войну. Было когда-то одно племя, где мужчины красили лица в синий цвет, но они перестали приходить на торг, зато появились другие — с красными татуировками, говорившие на неизвестном языке. Потом исчезли и эти. В степи жило племя, приручавшее птиц, а еще был клан, заклинавший змей. Одни поклонялись камням, другие почитали Мать.