А потом, несмотря на все данные испанцу обещания, молодая женщина начала мечтать о ребенке. В глубине души она хотела создать с Хавьером семью, которую не смогли создать ее родители, свить гнездо и пустить корни. Но у Эмелии не хватало мужества поднять этот вопрос в разговорах с мужем, и она послушно пила противозачаточные таблетки, стараясь не думать о неотвратимом ходе биологических часов. Терпение кончилось, когда Эмелия узнала о завещании покойного свекра. Словно этого было мало, чтобы толкнуть ее за грань, в газетах стали появляться снимки Хавьера с русской певицей… Она сбежала от мужа в надежде, что он бросится за ней, попросит вернуться, и тогда они вдвоем смогут пересмотреть условия их брака.

Но он не бросился. Такой гордый человек, как Хавьер, не привык никого ни о чем просить. Достаточно было подумать о его ссоре с отцом — за десять лет отчуждения испанец так и не смог заставить себя пойти на мировую.

— Эмелия? — Голос мужа ворвался в ее мысли. — С тобой все в порядке?

— Я вспоминаю…

Хавьер резко сел, схватил жену за руки:

— Как? Все?

— Как мы познакомились… Кое-что о времени, которое провели вместе. Почти все…

— Значит, я был прав. Твое тело помнило меня все время, память просто не сразу его догнала.

— Как я могла забыть тебя? — Эмелия коснулась пальчиком его губ. — Не могу поверить… Ты очень разозлился?

— Должен признать, что да. Особенно когда узнал, что Маршалла ты не забыла.

— Я не могу это объяснить. Прости.

— Уже не важно. Наша жизнь продолжается.

— Хавьер… — Ее мягкий голос отозвался в нем, словно Эмелия провела перышком вдоль позвоночника.

Он посмотрел на ее худенькое обнаженное тело, на копну спутанных волос. Низ живота стянуло от возбуждения, когда Хавьер подумал, что вернул ее себе навсегда. Планы развестись с Эмелией казались теперь нелепыми порождениями глупости и слепого гнева. Статьи о романе жены с Маршаллом уязвили его гордость, заставили потерять голову. Хавьер долго не хотел признавать, что слишком сильно хочет иметь Эмелию в своей жизни, чтобы отпустить ее. Он думал, что скорее умрет, чем признает, что женщина поставила его на колени, а потом едва не сошел с ума, обнаружив ее побег. Ему надо было потерять жену, чтобы наконец-то осознать, как она ему нужна.

Хавьер винил себя. Он слишком увлекся московским проектом, сосредоточил на нем все силы, пытаясь присоединить русский банк к своей империи. Переговоры шли тяжело с первого дня, но испанец верил, что выйдет из них победителем. Так и случилось. Он заключил сделку всей жизни. Но не ожидал что за нее придется заплатить личным счастьем.

— Ты устала, милая?

— Нисколько. — Блестя озерами серо-голубых глаз, Эмелия потянулась рядом с ним как распутная кошка.

Кровь вскипела в его венах, когда он прижал ее к простыням и впился в ее губы поцелуем, таким же голодным и жадным, как тот, что получил в ответ. Руки испанца играли с грудью жены, пока ее соски не стали жесткими и ярко-вишневыми. Опустив голову, он обвел каждый из них кончиком языка, прежде чем втянуть в жаркую глубину рта. Эмелия зарылась пальцами в волосы мужа, выгнулась, раскрываясь для него подобно цветку.

Хавьер понимал, что слишком торопится, но возбуждение становилось болезненным. В конце концов, он уже достаточно смазал Эмелию своим семенем, смешанным с ее соками, и она ждала его с нетерпением, не меньшим, чем его собственное. Хавьером владела доисторическая потребность снова и снова утверждать свое право на самку и территорию самым примитивным, но эффективным способом. Она обвилась вокруг мужа, когда он вошел в нее, пронес свое желание вдоль влажных горячих стенок к самому центру ее женской сущности. Испанцу пришлось напрячься, чтобы сохранить контроль над собой, каждый толчок внутри ее грозил опрокинуть его в бездну. Эмелия ерзала под ним, пытаясь добиться того движения, которое откроет ей путь в поднебесье. Но Хавьеру хотелось заставить жену ждать и просить — это была небольшая месть за тот ад, через который она заставила его пройти.

— О, Хавьер… — простонала Эмелия. — Я хочу…

Он улыбнулся, прежде чем овладеть ее губами в еще одном обжигающем поцелуе. Его рука скользнула между бедер жены, дразня, но удерживая ее на грани.

— Ну пожалуйста… — Эмелия схватила его руку и прижала к раскаленному комочку клитора.

Хавьер знал ее тело, как музыкант знает свой инструмент. Сейчас оно было как горячий шелк, а ее женский запах сводил испанца с ума. Но он дождался, пока Эмелия начнет содрогаться в экстазе, и эти спазмы не оставят ему обратного пути. Он бился в нее все сильнее и жестче, с каждым движением выталкивая в прошлое картины ее измены, которые мучили его так долго. Хавьер слышал ее встревоженный писк, чувствовал ногти, вонзающиеся ему в плечи, но не остановился, пока не разрядил свое орудие с воплем триумфа.

Он перекатился на спину, восстанавливая дыхание, но повернул голову, когда Эмелия сжалась в клубок спиной к нему.

— Эмелия?

Пробормотав что-то сердито-неразборчивое, она откатилась дальше от его протянутой руки. Но Хавьер дотянулся до плеча жены, развернул ее к себе:

— Что я сделал не так?

— Я думаю, ты сам прекрасно знаешь.

— Я не телепат, Эмелия. Если хочешь что-то сказать, скажи, ради всего святого.

Молнии, сверкавшие в обращенных на него глазах жены, сменились пеленой слез.

— Не смей трахать меня так, словно я твоя любовница! Я — твоя жена!

— Я увлекся, — виновато сказал Хавьер. — Прости. Раньше ты говорила, что тебе это нравится.

— А тебе не приходило в голову, что раньше я говорила какие-то вещи только для того, чтобы ты был мной доволен?

— Я больше не понимаю, что ты хочешь, Эмелия. — Хавьер почесал в затылке. — Такое чувство, будто в больнице мне выдали другую жену, чем та, что была у меня месяц назад. Мне нужно время, чтобы привыкнуть.

— Скажи, в наших отношениях когда-нибудь было что-то, кроме секса? — Она поморгала на него мокрыми ресницами.

— Теперь, когда память к тебе вернулась, ты должна помнить, как я не люблю разговоры на эту тему. — Хавьер скатился с кровати, словно Эмелия его столкнула, в голосе появились злые нотки. — Я объяснил тебе правила, ты согласилась. А сейчас хочешь все изменить.

— Разве тебе так трудно ответить на вопрос? — Она натянула на себя простыню. — Ты когда-нибудь любил меня хоть чуть-чуть?

Хавьер попытался взглядом призвать жену к порядку, но она не позволила ему себя переглядеть. Он вздохнул:

— Отец говорил, что любит меня, но это ничего не значило. Он был готов любить меня с условием, что я стану марионеткой в его руках. Как только он выяснил, что я выбрал свой путь, любовь кончилась.

— Он был не прав. Родители не должны лишать детей любви, для этого нет оправдания.