Саре хотелось, чтобы небеса разверзлись и воздух побелел от ливня. Тогда никто не сможет отличить ее слезы от дождевых капель. Теперь они холодили ей лицо, высушиваемые ветром.

Она шла к конюшням по гравийной дорожке, потом резко свернула. Было одно место в Чейвенсуорте, где ее никто не потревожит. Только одно место, куда она могла пойти и рыдать там в одиночестве. Где ни лакей, ни горничная, ни экономка, ни управляющий не посмеют открыть дверь и нарушить ее уединение. С детства она всегда искала убежища в обсерватории ее дедушки. Тот же самый человек, который своим «подарком Хенли» добавил трудностей в ее сегодняшнюю жизнь, создал волшебное место, чтобы смотреть на звезды.

Когда ее отец переехал из Чейвенсуорта в лондонский дом, она ушла в обсерваторию. Когда ее мать начинала заболевать, Сара часто бывала там. Когда она воображала себя влюбленной во время своего первого сезона, а молодой человек предложил руку и сердце другой, она вернулась домой из Лондона, немедленно отправилась в обсерваторию и сидела долго, слушая шорох ветра вокруг здания необычной формы.

Как глупа она была тогда и какой глупой чувствовала себя сейчас. В этот миг она была не женщиной, миновавшей первое цветение юности, а ребенком. Ей хотелось успокоения от матери, которая не могла ей его дать. Она хотела, чтобы мать сказала ей, что все будет в порядке, но сама она очень боялась, что этого никогда не будет. Саре хотелось, чтобы мать села в кровати и объявила, что голодна, что пора ей подняться. Однако Сара знала, что как ни горячо желала она чего-то, ее желания часто не осуществлялись.

Посреди дорожки стоял фургон. Из обсерватории вышел Дуглас и взял из фургона очередной ящик. Подняв глаза, он увидел ее.

По крайней мере он полностью одет.

Но нужно ли ей помнить его наготу так ясно?

— Что вы здесь делаете? — спросила Сара. Гром перекатывался по небу, заглушая слова, которые ветер сорвал с ее губ.

Дуглас покачал головой, показывая, что не понял, и она крикнула свой вопрос снова. Он опять покачал головой, глянул на потемневшее небо, поставил ящик и, схватив ее за руку, втащил в обсерваторию.

Он многое здесь переменил без ее разрешения и одобрения. Это навсегда изменило атмосферу обсерватории, святыни ее детства.

Долго она молчала, разглядывая, что он сделал. Он вытер пыль с полок и заставил их собственным имуществом. Цилиндрические стеклянные сосуды соседствовали с зелеными бутылками, заткнутыми пробками. На четырех полках стояли деревянные рамы, в каждой натянуто больше десятка нитей.

К стене прикреплен большой лист бумаги, исписанный цифрами и буквами. Не иностранный язык, но она все равно ничего не могла понять. Под каждой полкой стояли сундуки. Деревянный рабочий стол, переживший два поколения, теперь заставлен ящиками и корзинами.

— Как вы сумели открыть крышу? — спросила она, оглянувшись на Дугласа. — Механизм давно не работал.

Его взгляд скользнул от купола обсерватории к лицу Сары.

— Потребовалось лишь немного масла, — сказал он.

Обсерватория перестала быть ее святыней. Дуглас наложил на нее свой отпечаток так основательно, как будто повсюду написал свое имя.

— Что вы делаете здесь? — спросила она еще раз.

— Выполняю свою часть сделки с вашим отцом.

Сара нахмурилась, потом вспомнила его вчерашние слова о том, каково оказаться под ее взглядом, и убрала с лица эмоции.

— Как?

— Создаю алмазы, — улыбнулся он.

Она уставилась на Дугласа, все мысли вылетели у нее из головы.

— Только Бог может создавать алмазы.

— Он счел целесообразным поделиться знаниями со мной. — Его улыбка ни на йоту не изменилась.

— Как?

— Я раскрыл механизм этого процесса.

— Так именно в это мой отец пожелал вложить капитал? В способ делать алмазы? — Сев на корзину, Сара не сводила с него глаз.

Дуглас кивнул.

— И вы уже делали алмазы прежде?

Вытащив из жилетного кармана маленький черный мешочек, Дуглас подошел к ней.

— Дайте руку, — сказал он, и она подчинилась. Медленно он наполнил ее ладонь алмазами.

В обсерватории было сумрачно, свет проникал только в открытую дверь, но алмазы искрились, будто сами были источником света. Сара в изумлении уставилась на свою руку.

Наконец, оторвав взгляд от алмазов, она посмотрела на Дугласа. Он все еще улыбался.

Сара не знала, что сказать, поэтому просто протянула руку и смотрела, как он ссыпает алмазы в бархатный мешочек.

— Это место имеет для вас особое значение?

— Откуда вы узнали? — Она разглядывала ярлык на одном странного вида ящике. Она не знала языка, на котором сделана надпись.

— Потому что вы сердитесь.

— Я не сержусь. Мне грустно, — взглянув на него, ответила Сара, хотя не собиралась быть с ним честной. Что в этом человеке такого, что заставляет ее говорить ему правду?

Они долго молча смотрели друг на друга. Она первая отвела глаза, ей было неловко от его пристального взгляда или, возможно, от сострадания в нем. Она без слов знала — сама не понимая, откуда ей это известно, — что если она протянет руку, он возьмет ее в свою сильную теплую ладонь. Если она шагнет ближе, он обнимет и, может быть, прижмется щекой к ее растрепанным ветром волосам. Если она заплачет, он вытащит носовой платок и вытрет ее слезы.

Сара в последний раз оглядела обсерваторию. Она знала, что больше сюда не вернется.

— Думаю, обсерватория отлично подойдет для ваших целей, — сказала она.

В конце концов, у нее есть весь Чейвенсуорт. Правда, порой возникало ощущение, что поместье наводнено людьми, но если она нуждается в месте, которое принадлежит исключительно ей, то Дуглас, несомненно, тоже. Сара натянула на лицо улыбку. Надо быть любезной хозяйкой Чейвенсуорта.

— Чем я могу сделать это место более гостеприимным?

— Возможно, своим присутствием, — снова удивил ее Дуглас.

Она почувствовала, что хмурится, и сдержалась.

— Я ничего не знаю о создании алмазов, — сказала она.

— Но вы умеете вести беседу, и мне наши разговоры очень нравятся.

— Да?

Сара не могла удержать изогнувшиеся в улыбке губы. Она понятия не имела, как противостоять внезапному всплеску теплоты в его словах, и не знала, каким добрым он может быть.

— Оставлю вас вашей работе, — сказала она.

— Вы должны уйти? Я предпочитаю распаковывать ящики, беседуя с вами.

— А может, вам просто помощник нужен? — улыбнулась она. — Может, за вашими добрыми словами кроется придирка?