– Глупости это, и нужно забыть их сейчас же, – сурово оборвала меня Ирка. – Разве не видела ты, как мой Монтик прекрасен?

Я закашлялась и посмотрела на подругу с уважением. Мы летели над Средиземноморьем, и воздух Древней Эллады, вероятно, подействовал на впечатлительную Ирку даже на десятикилометровой высоте: она отчетливо тяготела к гекзаметру. Я шумно сглотнула, открыла рот, и меня тоже понесло гомеровским стихом:

– Монтик прекрасен, но он не звезда Голливуда. Как же сумеем его отыскать мы на Кипре?

– Думать об этом я буду, когда приземлимся. Дай мне уснуть, я должна подкрепить свои силы, – отмахнулась Ирка.

Я лично уснуть не могла, даже не пыталась, хотя все условия для спокойного отдыха имелись. В салоне было пустовато. Турбюро «В добрый путь!» запустило свой самолет назло врагам-конкурентам, но пассажиров не набралось и дюжины. Это вместе с нами: я, Ирка и Женя летели на Кипр и обратно бесплатно, как съемочная группа. В наши задачи входило по возвращении сделать рекламный фильм все тому же турбюро. Работа не пыльная, даже приятная: лететь в октябре в Ларнаку совсем не то же самое, что в феврале в Воркуту. Опять же, компания подобралась хорошая: я – тележурналист, Женя– оператор, Ирка, правда, нужна была нам как рыбе зонтик, но она добилась своего включения в группу лестью, подкупом и угрозами.

– Красота-то какая! – Я засмотрелась в иллюминатор на кремово-белую пену облаков.

– Похоже на сбежавшее молоко, – угрюмо пробормотала разбуженная Ирка.

– Где, где молоко? – Жизнерадостный Женя отклеил объектив камеры от иллюминатора, а глаз от видоискателя.

По-моему, неизменно превосходный аппетит – профессиональное качество телеоператора!

– Слышь, Лен, а кушать нам дадут? – спросил он, снимая камеру с плеча.

– Кто не работает, тот не ест! Снимай-снимай, – распорядилась я.

– Слушай, сколько можно снимать из иллюминатора? – удивился Женя. – Зачем тебе столько аэросъемок? Будешь составлять шпионские карты заграничной местности?

– Какой шпионаж, Женечка? – испуганно вздрогнув, невыносимо фальшиво улыбнулась Ирка.

– Ладно, ты прав, хватит мне средиземноморских видов. – Я поспешила вмешаться. – Давай, Жень, сними побольше деталей в салоне, крупнячков хороших: вон фуражечка лежит с кокардочкой, вон дядечка летчик спит – ручку за головку закинул, часики со стрелочками видны, вон тетечка стюардесса в спасжилетик пакуется…

На стюардессу Женя отреагировал моментально, двинулся по проходу поближе к объекту съемок.

– Ну? Какой у нас план? – дождавшись, пока он отойдет подальше, вполголоса требовательно спросила Ирка.

– Ты меня спрашиваешь? – Я искренне удивилась. – Ты же говорила – все схвачено?

– Монтик не схвачен, – вздохнула Ирка. – А в остальном все готово: фотография его у нас есть, будем показывать, расспрашивать, как-нибудь найдем.

– Ира, – в сотый раз напомнила я, – у нас на все про все будет три часа. И потом – о какой фотографии ты говоришь?

– Ну как же, ты что, забыла? О той самой, больничной.

– Посмотрев на этот снимок, люди будут думать, что он из психушки сбежал!

– А что, разве не сбежал? – резонно заметила Ирка. – Главное – не завираться. У нас все честно: Монтик из клиники сбежал? Сбежал! Близкие его ищут? Ищут! А вот и справочка из психушки о беглом идиоте – для тех, кому документ нужен.

– А ты молодец, – признала я. – Вот только какие такие близкие его ищут?

– Мы с тобой, дура! Я – его невеста, а ты свидетель со стороны невесты.

– Кто свидетель? Что случилось? – Оживленный Женя рухнул в кресло через проход от меня.

– Девушка, – обратилась я к проходящей мимо бортпроводнице, – а нельзя ли прямо сейчас выдать этому молодому человеку обед? Желательно двойную порцию.

– Да хоть тройную, – легко согласилась девушка. – Все равно есть некому!

Ирка вдруг тяжело перекосилась к проходу, одновременно вытягивая шею. Мучительно скрипнул подлокотник.

– Ирка! Что с тобой? Тебе плохо? – Я испугалась: вдруг она рухнет с сердечным приступом от волнений и переживаний!

– Мне хорошо, – радостно сказала Ирка. – Смотри!

Она ткнула меня локтем под ребро, я вытянулась рядом, и мы посмотрели на бортпроводницу.

– У нее фигура совсем как у меня, – восхитилась Ирка. – А знаешь, я ведь в детстве мечтала стать стюардессой… Подумать только: если бы Сашка Компанийцев в третьем классе не сказал, что на борт самолета меня могут взять только в качестве бомбового груза, я могла бы сейчас быть на месте этой красотки! И как это я раньше не заметила сходства наших фигур!

– Раньше ты и не могла его заметить, – сказала я. – Раньше особого сходства и не было. Надувной жилет она надела только что.

Ирка подслеповато прищурилась:

– Ты про это оранжевое? Разве это не водолазка?

– В каком-то смысле водолазка, – пожала плечами я. – Если самолет рухнет в море, в воду мы полезем именно в таких.

– Мы что, падаем? – в проходе возник Женя. – Натощак?!

Я устало закрыла глаза, стискивая зубы, чтобы не зарычать. Боже, избавь меня от этих идиотов!

Рядом завозилась Ирка, пытаясь пристроить на животе маленький откидной столик, – он сопротивлялся, не желая устанавливаться под углом.

– Ленка, помоги! Какая-то дурацкая конструкция, никак не откидывается, – позвала подруга.

– Это потому, что кто-то слишком много ест, – бестактно заявил Женя, принимая у стюардессы сразу два судочка с обедом.

Я тяжко вздохнула. Надежды на избавление не было. Если вдуматься, дальше должно быть только хуже: в компании двух психов я летела на поиски третьего. Испытывая при этом сильнейшие сомнения в собственной нормальности.

Борт из Ростова благополучно сел в прокаленной солнцем Ларнаке двумя часами раньше.

– Дас из фантастиш! – радостно произнес капитан Сидоров, высовывая голову подальше в окошко. Идущий впереди автобус загораживал ему обзор.

Водитель-киприот ответил что-то по-английски. Сидоров, не оборачиваясь, отмахнулся.

На лавочках вдоль набережной сидели скудно одетые мужчины и щедро раздетые женщины, все загорелые и белозубые. Торчащему из окошка, как морковка с грядки, Сидорову они приветственно махали руками. Он отвечал им радостными возгласами.

Полковник Лапокосов хмуро молчал, как никогда раньше жалея о незнании им иностранных языков. Уже в аэропорту к нему то и дело по-братски обращались граждане латинских кровей, введенные в заблуждение знойной лапокосовской наружностью. Полковник вынужден был прибегать к сурдопереводу: качал и кивал головой, разводил руками, показывал пальцем, с трудом удерживаясь, чтобы в сердцах не оттопырить средний на правой руке. Сидоров же умудрялся прекрасно объясняться с иностранцами при помощи дичайшей смеси английских, французских и немецких слов и выражений, главным образом заимствованных из кинофильмов. Наиболее употребительным и совершенно универсальным оказалось ругательное «фак ю», которое полиглот поминал по любому поводу с различной интонацией.