– Не фига! – глубоким эхом отозвалась Мила.

Степан хихикнул.

– Подкованный. Складно излагаешь, – подтвердил Огурцов. – А вот, допустим, на акцию мог бы ты пойти? Верность делом доказать…

– Каким делом?

– Ты разве наш почерк не знаешь? – Огурцов осклабился и обменялся с женой понимающим взглядом.

– Мог бы… – нерешительно сказал Степан. – Не на все ваши акции. А на одну-другую мог бы. Вкусный у вас чай!

– Не льсти. Самый дешевый! – Милиция встала из-за стола.

– Бергамотов не держим… – прогудел, будто разрабатывая голос перед митингом, Огурцов.

Степан пожал им руки и поехал из этой дыры, в которой завелся таинственный дух, даровавший им такую полноту жизни, зажегший их жизнь таким смыслом, что даже родных детей они сбагрили к бабушке.

Активисты стояли на шоссе. Кирпичный забор с дрожащей поверху металлической нитью напряжения охватывал широкие просторы поселка.

– Раньше земля колхозная была! – Огурцов наслаждался апрельским воздухом, с чувством заглатывая его ртом и тараща глаза, словно в этом воздухе ему виделись призраки крестьян с вилами. – Всё богатенькие хапнули… Народ терпит – они и рады! Ну че, пацаны, навозом-то чуете пованивает? Ни хрена богатеи этот запах наш весенне-трудовой не выветрят… Давай, Че!

Долговязый старшеклассник с неоригинальным прозвищем Че Гевара разбежался и прицепился к стене, пальцами правой руки захватив ее верх, а левой рукой принялся щелкать кусачками. Нить напряжения, блеснувшая, как слюна, лопнула и обвисла. Поверх стены открылся воздушный лаз.

Они карабкались на стену, переваливались вниз, ухали в слякоть. Был сброшен холщовый мешок, полный булыжников. Степан перелез последним, с неохотой. Вокруг возвышались цитадели, в свою очередь охваченные кирпичными заборчиками.

– Серег, какой дворец громим? – спросил кто-то.

– Все дворцы громим! От дома к дому мешок поволокли, тащим вместе и камнями по окнам! Камни экономь! Бежим и тащим! Смелее!

В этот момент раздался лай. Собачья перебранка… Четыре овчарки, споря о том, какая первая вонзит зубы, огромными прыжками неслись из глубины поместья. Вслед за ними с тяжелым звуком, в дыму выехал танк. Нереальный и очевидный танк. С зеленой башней.

– Стреляем и отступаем! – крикнул Огурцов, засовывая пятерню в мешок. – За Ленина-а-а!

Рядом был всего один дворец – и град камней достался ему. Стекла посыпались, словно того и ждали. Собаки подскочили, и каменная артиллерия накрыла их. Победный лай сменился оборонным рычанием, а затем с визгом боли животные понесли свои подбитые тела, протяжно жалуясь наползавшему танку. Танк приближался, вращая гусеницами и водя пушкой. Ребята взбирались на стену, спрыгивали. Степан даже удивился своей расторопности. Бежали по шоссе, готовясь услышать залп…

Пронесло!

Огурцов ощутил под рубашкой в районе груди приятное жжение:

– Ну? Устроили мы буржуям собачью свадьбу?

Владелец пострадавшего коттеджа занимался алмазами. Он сейчас находился в Якутии и вертел берестяное лукошко, наполненное любимыми. Драгоценных ледышек в нем было не меньше, чем булыжников, летевших в его подмосковный дом.

– Узнай, кто заказал. Накажи, – отчеканил он и вернулся к своим прелестным друзьям. Их свет не могли заслонить никакие скверные вести.

Давно подмечено: те дела, которые для милиции превращаются в «висяк», пылятся на полке и закрываются за давностью срока, крутые люди лузгают. Крутой чел получил команду, взял неторопливо семечку, обслюнявил, надкусил, и бледное искомое, товарищ Огурцов был вылущен и найден слишком легким. Тьфу ты…

Крутые челы были многоопытны и могли вообразить все на свете, но почему-то еле-еле, очень туго поверили они в то, что налет устроен за бесплатно. Неужели никто не стоял за налетчиками? Как это – никто? Что, мумия Ленина их крышевала? В это крутым челам верить не хотелось, а верилось как в чудо.

Но истина была дика: набег и камнеметание устроил некто Огурцов Сергей Анатольевич, 1981 года рождения, образование среднее, лидер незарегистрированного движения Армия Кампучийских Маоистов (АКМ), не работает, живет за МКАДом в пятиэтажке, имеет жену, также безработную Огурцову Милицию Васильевну, уроженку города Волгограда, специалистку по ремонту кабеля. У них две дочки. Кормятся на пенсию матери Сергея и доходы от издания ежемесячного бюллетеня «Чудеса Ленина».

Поскольку нападавший был кем-то невразумительным, то и ответить ему решили по-мягкому, для вразумления. Ни тебе оторванных детских голов, ни асфальтового катка, переезжающего орущего коммуниста… Баш на баш: ты ударил мой дом, значит, я ударю твой.

Мила мыла посуду, оставшуюся с вечера, когда в дверь позвонили.

– Сереж, открой! У меня руки в мыле!

– А я бреюсь! – ответ из ванной.

– Отпусти лучше бороду, тебе пойдет!

– Ага. Тебя щекотать…

– Бесстыдник… Вот Владимир Ильич тоже бороду носил.

– Не бороду, а бородку. Открой, Мил, будь ты человеком!

Звонили повторно, длинным, обжигающим нервы звонком.

Хозяйка положила почти домытую тарелку обратно в раковину и, утирая руки о передник, подскочила к дверям.

– К Сергею? – спросила она, отдергивая запор.

В квартиру, каждый плечом вперед, ввалились мужики. Штук восемь.

Огурцов вышел к ним с половиной щеки в белой пене. Удары в солнечное сплетение, и, постанывая, он сжался в сухой узкой ванной, а над ним нависли два мрачных типа:

– Еще раз рыпнешься – мы тебя кипяточком…

Следом к мужу в ванную загрузили обморочную, но сжимающую кулаки Милу.

Она успела вбежать в комнату и сорвала со шкафа картинку.

Ленин, смятый, был в ее кулаке, кнопка проткнула кожу и въелась острием, но Мила терпела саднящую рану. Время тянулось больно и страшно.

По квартире работали топор, лом, электропила. Вся небогатая мебель была порубана: стол, стулья, шкаф, подзеркальник. Зеркало осыпалось. Лампы упали. Недомытые тарелки объединились с мытой посудой в одну груду битого стекла. Мобильники, как нарочно, заряжались на кухне, и их не пощадили в первые секунды. Обычный телефон грохнули с размаху, он издал тот ребячливый играющий звук, какой издает велосипед, врезаясь в столб. Одежду в шкафу, диван с постельным бельем, да и шторы для скорости посекли электропилой.

Сергей и Мила в неестественных позах полулежали в голубенькой ванной и молчали, молчали, молчали. Они слышали грохот. Они боялись, что их убьют. Они радовались, что дети у бабушки. Они надеялись, что соседи услышат шум и заподозрят неладное. Но соседи не любили Огурцовых и теперь, именно что заподозрив неладное, отсиживались втихаря. Да и смерч занял считаные минуты.

Завизжала пила, уродуя вырванный из сети холодильник. В духовку плиты залили принесенный бидон цемента. Грохнули раковину на кухне, грохнули унитаз. Раскрасневшийся трудяга сунулся в ванную комнату и ударом лома расколол последнюю раковину.