– Нам эти имена ничего не говорят, – виновато развела руками тетушка.

– Просто вы не интересуетесь современным искусством, – отмахнулась Сибилла. – Но дело даже не в этом. В конце концов мы поженились, и этому не мог помешать ни характер моего мужа, ни мои эксперименты с муштабелем и рапидографом. После свадьбы мы переехали в Нью-Йорк, там муж быстро завоевал себе славу самого ядовитого критика и обозревателя, но эта слава принесла ему массу денег. Американцы любят, когда их ругают, да еще ругают вычурно и задорно, а именно так выступал в своих обзорах мой муж… Но потом… Потом все пошло насмарку. Муж стал из критика превращаться в истерика. Его аналитические статьи перерождались в пропитанный ядом бред, который отказывались печатать журналы. Мужу пришлось обратиться к психиатру, и тот поставил диагноз – параноидная шизофрения. Что ж, шизофрения – не СПИД, с нею люди живут.

– Ну это как сказать, – буркнула я. С психиатрами я вообще-то не очень дружила, потому что после известного «Щедровского дела» тетя настоятельно рекомендовала мне пройти курс обследования. Никаких психических отклонений у меня не выявили, а то, что я мэрию города Щедрого в аквариумных рыбок превратила, сочли закидонами переходного возраста.

Сибилла между тем продолжала:

– У нас с мужем было достаточно денег, чтобы ни он, ни я не работали в прямом смысле этого слова. Мои картины хорошо продавались, и этими деньгами я оплачивала пребывание мужа в дорогой частной психиатрической лечебнице. Он провел там полгода, но когда вышел, оказалось, что ему стало ничуть не лучше. И вот однажды… – Сибилла всхлипнула и заговорила тише: – Я всегда старалась прятать от мужа пузырьки с сильнодействующими лекарствами. Так советовали мне врачи. Дело в том, что в последнее время у мужа стали проявляться суицидальные наклонности. И вот однажды я не углядела… Он наглотался таблеток. Спасти его не удалось. В предсмертной записке он проклинал весь мир, который был так враждебен ему, и нашел теплые слова лишь для меня. Он написал, что мы никогда не расстанемся. Я тогда еще не понимала, что это он буквально-о-о-о…

Сибилла заплакала.

Моя тетя сказала ей в утешение:

– Итак, ваш муж-самоубийца стал неупокоенным и неотпетым по церковным обрядам призраком, который вас преследует?

– Да, – кивнула Сибилла. – Пытаясь сбежать от него, я сменила несколько стран и городов, но, какое бы жилище я ни выбирала, муж через некоторое время оказывался там. Нет, он не пугал меня, как, допустим, пугают классические, описанные в литературе призраки; он не занимался полтергейстом или пирокинезом, но и жить мне спокойно тоже не давал.

– А почему вы говорите о нем в прошедшем времени? – поинтересовалась тетя.

– Ну… он же умер.

– Тем не менее призрак его существует, и существует весьма бойко. Впрочем, времена глаголов – это мелочи. Перед нами стоит действительно серьезная проблема. Продолжайте, Сибилла. Как же проявлял себя призрак вашего мужа? В какое время он чаще всего являлся вам?

– Чаще всего он являлся тогда, когда я занималась творчеством, – сказала несчастная художница. – Он смотрел, как я пытаюсь сотворить свои шедевры, и на лице его проступала то гримаса отвращения, то презрение, то насмешка. Муж считал, что все, что я создаю, недостойно называться произведением искусства. Один раз муж даже появился в галерее, где выставлялись мои работы…

– Ого! Высоки же у него эктоплазмические характеристики, – сказала тетя. – Обычно призраки не покидают стен привычного им жилища.

– Я занимаюсь творчеством обычно по ночам, когда и дворецкий и слуги спят, – продолжала Сибилла. – Поэтому вряд ли они имели несчастье наблюдать моего мужа. А мне… Ну как можно творить, когда в кресле перед тобой устроился призрак и корчит язвительные Рожи! Хорошо, хоть он ничего не говорит.

– Призраки не говорят только с простыми смертными, – сочла нужным прояснить вопрос Анна Николаевна. – С ведьмами они быстро становятся разговорчивыми.

– Такова моя судьба, – подвела черту под рассказом Сибилла. – Из-за призрака покойного мужа я нахожусь постоянно на грани истерики. У меня нет никакой личной жизни, мое творчество в кризисе. Умоляю: спасите меня!

– Что ж, спасать людей – дело благородное, – раздумчиво произнесла Анна Николаевна. – Но связываться с чужими призраками себе дороже.

– Тетя, – внесла свою лепту в разговор я. – Да ладно вам! Что мы, с призраком не разберемся?! Надо помочь человеку искусства.

– Спасибо, Юлия, – тепло сказала Сибилла и одарила меня дивным взглядом изумрудных глаз.

– Что ты поперек тетки в пекло, – проворчала Анна Николаевна и проглотила засахаренный ломтик дыни. – Нет, Сибилла, это невозможно.

– Сибилла, это возможно, – продолжала настаивать я. – Просто моя тетя любит, чтобы ее подольше поупрашивали.

– Я в отчаянном положении, – сказала Сибилла со слезами в голосе. – Мне не у кого больше просить помощи. Поэтому… Уолтер!

Дворецкий не замедлил явиться.

– Запри все двери и прикажи навесить на окна ставни. Наши гостьи останутся у нас ночевать.

– Да, госпожа.

– И принеси то, что лежит на серебряном подносе.

– Уже несу, госпожа.

– Сибилла, вы не понимаете, с кем имеете дело, – усмехнулась Анна Николаевна. – Если мы захотим, то пройдем и сквозь стены вашего особняка.

Вернулся Уолтер с серебряным подносом. На подносе лежал довольно убогого вида револьвер, Сибилла схватила этот музейный раритет и принялась поочередно целиться то в меня, то в тетю.

– Я не выпущу вас отсюда, пока вы не освободите меня от призрака! – таково было радикальное решение художницы.

Вид женщины, неумело потрясающей револьвером, вызывает сочувствие. Тетя сказала:

– Хорошо. Мы поможем вам. Но вы будете присутствовать при изгнании.

– Все, что угодно, – обрадовалась Сибилла и положила допотопный револьвер на поднос. – Унесите оружие, Уолтер.

– И спрячьте подальше на чердаке, – от себя добавила я.

– Да, госпожа, – был ответ дворецкого.

– Что ж, – сказала тетя, вытирая губы салфеткой и вставая из-за стола. – Идемте в вашу мастерскую, Сибилла. Вы ведь сами говорили, что там призрак появляется чаще всего.

– А можно, я доем мороженое? – невинным голосом осведомилась я.

– Юля, не жадничай, это испортит твою фигуру, – поучительным тоном сказала тетя. – Оставь мороженое, и идем спасать Сибиллу от призрака.

Вот всегда она так.

Мы гуськом по витой лестнице поднялись на третий этаж, который, как сказала Сибилла, полностью был занят под мастерскую. Все помещение было выдержано в японском стиле: раздвижные двери, татами на полу, подушки вместо стульев и строгие светильники с нарисованными на промасленной бумаге журавлями.