– Эгей! Привет! – крикнул я, поднимаясь по лестнице. – Чай ставьте скорее…

Мне никто не ответил. В театре было тихо. Хотя на месте должны были находиться ребята, которые работали в баре. А они обычно всегда шумели.

Когда я зашёл в фойе, то увидел следующую картину. За баром молча с вытянутыми бледными лицами стояли два актёра, они же – бармены и мои соучредители. Глаза их были больше обычного. Они, когда я вошёл, не проронили ни звука, но уставились на меня с надеждой.

За одним из столиков спиной к входной двери сидел человек в тёмно-коричневой куртке тонкой кожи с меховым воротником. Он курил. У дальнего от входа окна на подоконнике сидел здоровенный парень в спортивной одежде и кепке из какого-то ценного меха. Слева от входа у двери стоял точно такой же парень.

Тот, что стоял рядом с дверью, посмотрел на меня и мотнул головой в сторону сидящего за столиком.

«Вот оно!» – подумал я.

Сидящий за столом человек показался болезненно-бледным. Точнее, его лицо было нездорово-сероватым. Про такие лица иногда говорят: землистого цвета. Короткие его волосы были не седые, а сивые. В его умных глазах совсем не было жизни. Казалось, он смотрел сквозь меня. Он весь был какой-то очень и очень от всего усталый. Поэтому я даже приблизительно не понял, сколько ему лет.

– Садись, – сказал он мне вместо приветствия очень спокойно.

Его голос, поза, взгляд – всё говорило о том, что этот человек привык иметь дело с теми, кто его боится. Мне стало страшно. Я догадался сразу, из какого мира мне нанесли визит. Но я был на своей территории и не желал показывать страх. Хорошо, что я не знал, кто именно пришёл в мой театр, а то мог бы и не сохранить гордой осанки. Я не спеша снял пальто, шарф и шапку, положил всё это на соседний столик и сел прямо перед незваным гостем.

– Может быть, чаю? – спросил я.

– Пил уже, – был ответ.

– А я, с вашего позволения, выпью, – сказал я, вежливо улыбаясь. – Очень холодно сегодня.

– Пей.

– Ребята, – крикнул я в сторону бара, – принесите чаю мне, пожалуйста!..

После этого повисла пауза. Мы оба молчали.

– Кто ты такой, я знаю, – наконец сказал незнакомец. – Кто я такой, тебе пояснят… А теперь давай, очень быстро думай, что ты можешь мне сказать.

– О чём сказать? – спросил я. – Простите, но не понимаю вопроса.

– Не прикидывайся! Я этого… – сказал он и на миг задумался, – не терплю…

Прозвучало это так, что холодок приподнял у меня волосы на загривке и нёбо высохло моментально. Незваный гость сидел как сидел, но мне показалось, что он наклонился ко мне и приблизил свои неживые глаза к моим вплотную.

– Ты работаешь, продаёшь людям бухло. Зарабатываешь деньги… А разрешение ты у кого спросил? – прозвучало жутко спокойно. – Ни у кого. А так не бывает. И чтобы всё себе забирать, ни с кем не делиться… Тоже не бывает. Потому что если все будут без спроса и всё себе, то никакого порядка не будет. Никто ничего не будет понимать. Никто не будет знать, что надо, а что не надо. Кто нужен, а кто не нужен. Я заехал узнать, ты нужен или нет… Так понятно?

– Не совсем, – ответил я не сразу. – Но вы позволите мне ответить, несколько забегая вперёд?

– Я этого жду, – сказал мой собеседник и затушил сигарету в пепельнице, в которой уже было два окурка.

– У нас тут театр. Разрешение сделать тут театр нам дал покойный ныне ректор Политехнического института академик и профессор Сафохин. Разрешение открыть бар мы взять у него не успели, он умер… Но, когда назначат нового ректора, мы непременно у него возьмём разрешение работать здесь… Это пункт первый, простите… Второе, мы всё себе не забираем. Мы половину того, что зарабатываем, отдаём театру. Мы этот бар открыли только для того, чтобы содержать наш театр, потому что с театром точно никто не делится. Мы, наверное, сумасшедшие, но билеты на свои спектакли мы не продаём. Играем бесплатно. А в баре зарабатываем, чтобы играть, – сказал я и замолчал.

Я взвешивал каждое слово. Человек, который сидел напротив меня, определённо насмотрелся и наслушался многих людей. Но я точно знал, что с людьми, которые делают театр, которые выбрали для себя такое странное дело всей своей жизни, которые действуют вне логики «купил – продал» или «поработал – получил за это», он дела не имел, не встречался и никогда не разговаривал. Он был уверен, что он знает всё и видит всех насквозь. А я знал, что он не знает таких людей, как я, и что он меня не понимает и понять не в состоянии, потому что он даже представить себе не может, как и какими идеями я живу, о чём могу думать и чего желать. Если бы я сказал ему, что почти месяц думал о том, как написать пьесу, в которой бы китобой разговаривал с белым китом, он не поверил бы, что человек может о таком думать, посчитал бы, что я вру, или решил, что я сумасшедший.

Он в своей жизни видел и знал много. Но он видел и знал много всего одинакового. А я знал много всякого разного. И я конечно же понимал, что я умнее этого самоуверенного, хладнокровного и тёмного человека, убеждённого в том, что в мире всё устроено просто.

Но он был опасен и смышлён. Надо было, чтобы он меня услышал и понял. Главное, чтобы в том, как я буду с ним говорить, он не усмотрел и не почувствовал ничего по отношению к себе обидного.

Пауза висела около минуты.

– Говори, говори, – наконец сказал он.

– Хорошо, объясню подробнее и на примерах, – сказал я и встал. – Давайте я вам всё покажу… Пройдёмте… Я уверен, вам будет любопытно.

Этого он точно не ожидал. Если бы мой собеседник умел улыбаться, если бы он раз и навсегда не разучился когда-то растягивать губы в улыбке, то в этот момент он наверняка улыбнулся бы или усмехнулся, как обычно делают люди, соглашаясь на что-то неожиданное.

Он встал, и мы пошли ко входу в зрительный зал. Парень, тот, что сидел на подоконнике, сразу встал, но мой гость остановил его коротким жестом, и тот остался стоять на месте.

Мы зашли в зал с колонной, высоченным потолком, амфитеатром и сценой. Там горело несколько тусклых голубых бра. Было тихо, таинственно и прекрасно. Прямо возле входа в зал стояло блестящее фортепиано.

Я знал, что любой, всякий, каждый человек без исключения удивился бы, войдя в зал театра «Ложа» впервые. Зашедший со мной незнакомец поднял вверх глаза и огляделся. Более он ничем не выдал своего удивления, но и этого было достаточно. Я провёл его к сцене.

– Вот. Это и есть наш театр, – сказал я. – Все, кто работает в баре, являются актёрами этого театра. Играют бесплатно, зарабатывают в баре… А теперь немного арифметики… Мы работаем два раза в неделю. В пятницу вечером, в субботу с вечера до утра. Половину денег, как я сказал, выделяем для нужд театра. Другая половина уходит нам. В баре работает семь человек, включая меня. Тем, что мы зарабатываем, мы очень довольны. Но это весьма скромные деньги… Вы, наверное, такие заработки и деньгами бы не сочли.