а глаз, этих красивых темно-синих, добрых глаз – нет, одни белки.

– Полла! Полла! – в испуге закричал он.

Она вдруг забилась в конвульсиях, застонала, руки себе ломает, головой со страшной силой о пол бьет.

– Помогите! – заорал Арзо.

На счастье, бабульки охраняли родимого, чеченский не понимают, а подслушивают, забежали.

– Голову держи, голову, сильней, – умело заруководили они. – Падучая, черти замучили, нервы съели! Рот открой, рот, язык вытащи, чтоб не задохнулась, голову береги. Держи ее! Держи сильней, убьется насмерть…

* * *

Ослепительно яркий, косой зимний солнечный луч нырнул в окно, лег посредине белоснежной кровати, медленно поплыл, на высокой груди замедлил ход, с легкостью скатился к порозовевшему, красивому лицу, озорством заиграл в густой бахроме ресниц, заблестел в коротких, иссиня-черных волосах. Полла проснулась, удивилась – где она?

Оглянулась, просияла – рядом, сидя на стуле, положив голову на стол, как дитя сопя, спит ее любимый Арзо. Изучающе всмотрелась: те же темно-русые кучеряшки волос, высокий, выпуклый, гладкий лоб, большой нос, выдвинутые скулы, характерный, слегка раздвоенный подбородок, упрямо-рельефные розовые губы. И все-таки есть новое – от сомкнутых глаз побежала морщинка, у губ – такая же ложбинка, да два-три седых волосика в висках.

Не сдержалась она, о чем так долго мечтала – сделала, радуясь, погладила непокорные кучеряшки волос.

Открыл серо-голубые глаза Арзо, от солнца зажмурился, счастливо улыбнулся.

– Полла! – прошептал он, виновато постарался отстранить со стола кипу лекарств, термометр, тонометр.

– Видишь, Арзо, я врач, приехала тебя лечить, а что вышло?

– Ничего, ничего, – скороговоркой заговорил Арзо, теперь он, нежно, слегка погладил ее волосы, – отросли… красивые! – хотел отвлечь он ее.

– Я только помню, как ты взял меня на руки, – виновато сказала она.

– Слишком поздно я это сделал… Сволочь я!

– Нет, Арзо.

– Да… Когда ты о мужьях говорила, то меня пожалела, а я ведь тоже в этом списке.

– Арзо, – тих, еще слаб ее голос, – я не помню, что говорила, но знай, ты никогда в списках не был. Ты один, – она отвернулась к окну.

– Не плачь Полла. Тебе нельзя. Не волнуйся…

Она повернулась, часто заморгала увлажненными глазами, улыбнулась.

– А я теперь не волнуюсь… я в твоих руках… я об этом мечтала, так что делай что хочешь… Только… кто меня купал, переодевал?

– Все бабульки, я пальцем не тронул, не видел…

Полла глубоко выдохнула, устремила взгляд в потолок.

– Арзо, трогай – не трогай, а я здесь. Сверши обряд там-махъ, а потом, когда надоест, сделаешь йитар… Мне не привыкать.

– Где муллу взять? – тих, озадачен голос Арзо.

– Без муллы обойдемся, – жалко улыбнулась Полла. – Я знала, к кому еду. У меня записано, что говорить надо, только пригласи двух свидетелей… Хотя нам всем один Бог свидетель.

Арзо вскочил, ринулся к двери, вдруг вернулся, схватил ее ладонь.

– Полла, не смей даже думать о йитар! Понятно?

– Гм, теперь, к остальным регалиям, я еще и больная… не такая жена тебе нужна, Арзо! Ты…

– Замолчи, – в первый раз груб он. – Больше ни слова! Я хозяин! Теперь я твой муж не понарошку, а всерьез.

– Еще нет, – улыбается Полла, – и все пройдет.

– Скоро будешь, – метнулся Арзо к выходу, – и никогда не пройдет.

– Постой, а деньги на там-махъ, на урдо * – есть?

– Все есть! – в сенях крикнул Арзо и уже с улицы, счастливо: – и все будет!

Скоро вернулся он с бабульками – в комнате никого: кровать застлана, все прибрано, видно – хозяйская рука оютила дом, ко всем немногочисленным предметам притронулась, на место поставила, даже микстуры с приборами исчезли, а вместо запаха лекарств – аромат недорогих духов.

– Полла, ты где? – испугался Арзо.

– Я – в ванной, – только сейчас услышали урчание воды.

Пять, десять минут сидят все трое вокруг стола в напряженном молчании.

– Полла, все нормально?

– Да… Скоро выйду.

Еще столько же времени проходит. Арзо встает, ему не сидится, и тут щеколда щелкнула, дверь отворилась.

– Ба! – хором ахнули бабульки. – Вот это царевна-лягушка!

Стоит Полла высокая, статная, горделивая, от болезни и следа нет: белая косынка, как у невесты повязана, облегающее, соблазнительно-короткое, бирюзовое под цвет глаз платье, белые туфли. Полла – невеста!

Недолгий церемониал, для Арзо – вечность. Сжимая в кулаках по сто рублей – щедрые подарки невесты, – бабульки только вошли в раж поздравления, а он молча теснит их к выходу, торопит, беспардонно выгоняет.

– Не пойдем! – вдруг стойко уперлись бабульки, – пока «горько» не будет… Горько!

Самбиев оторопел, не знает, как быть, в смущении играет он пальцами, будто впервой. Надолго затянулась пауза.

– Горько! – не унимается дуэт бабулек.

Полла улыбается своей лучезарной улыбкой, а он аж вспотел, растерялся. Тогда Полла сама сделала шаг, коснулась его руки, прильнула.

– Боже! Как они смотрятся! Какая пара!

– Все, не будем мешать.

– Да погодь ты, – и громче, – а «горько» где?… Вот теперь мы лишние.

– Благослови вас Бог!

– Любовь вам да совет!

На улице бабульки опешили – конечно, деньги, да такие, в кармане хорошо, но свадьба так не заканчивается.

Зимний день на севере краток; смеркалось, кое-где загорелись окна, зажегся свет и в окне молодоженов. Бабульки переглянулись, с полуслова поняли, бодро ринулись к окну, легко преодолевая сугробы в свой рост.

– Смотри, смотри, до сих пор целуются…

– Ой, я дура, дура, очки позабыла.

– А тебе и не надо… Ой, на руках понес…

– Меня Никола тоже носил…

– Да молчи ты, дура… Ой, как силен наш родимушек, просто богатырь… Вот это да?!

– Мой Никола тоже такой был.

– Да знала я твоего Николу – стыд да срам, больше я его к себе и не подпускала.

– А твой Федор, что?! Всю жизнь ко мне шастал…

– Шастал, когда мерином стал, бражку пить… Да отстань ты… Ой, какое у нее тело! Да она как в кино!

– Я тоже такой была!

– Ой, что он делает, что он делает!

– А она?

– То же самое… Пригнись… Фу ты, черт, кино выключил… Ну ладно поперли в хату.

– А может, еще включит?

– А тебе зачем, все равно не видишь…

– Зато радуюсь, видя как ты томишься; не нагулялась всыть, как я; все морду ворочала, гордилась. А ныне – облизываешься.

– Чего? Вставай, мне нельзя остуживать, мужики жар любят.

– Жар-то любят, только от искры, а не от затухающих углей.

* * *

– Чечен бежал! Мафиозо исчез!