Брут с удовольствием выбрал город царя Креза штабом сопротивления триумвирам. Отсюда две сплоченные армии, его и Кассия, отправятся в свой долгий поход на запад. Кассий, когда прибыл, выразил недовольство.

— Почему мы стоим не на море? — строго спросил он, как только снял с себя кожаную походную кирасу и юбку.

— Я сыт по горло видом кораблей и запахом рыбы! — огрызнулся застигнутый врасплох Брут.

— Значит, я должен преодолевать стомильное расстояние всякий раз, когда захочу проведать мой флот, просто в угоду твоему носу?

— Если тебе это не нравится, иди и живи при своем отвратительном флоте!

Не самое замечательное начало масштабных действий освободителей.

Но Гай Флавий Гемицилл был прекрасно настроен.

— Денег у нас достаточно, — объявил он после нескольких дней подсчетов, в которых участвовал огромный штат клерков.

— Лентул Спинтер должен прислать из Ликии еще что-то, — сказал Брут. — Он пишет, что Мира дала много ценного, прежде чем он ее сжег. Я не знаю, зачем он ее сжег. Жаль. Правда жаль. Приятное место.

Но Кассий все равно был сердит. Приятное место, неприятное место — какое это имеет значение?

— Спинтер намного эффективней тебя, — резко заметил он. — Тебе ведь ликийцы не предложили заплатить десятилетнюю дань.

— Как я мог требовать с них то, чего они никогда не платили? Мне даже в голову ничего подобного не пришло, — парировал Брут.

— А должно было. Пришло же это в голову Спинтеру.

— Спинтер — бесчувственный болван, — заносчиво ответил Брут.

«Что с ним случилось? — молча дивился Кассий. — Ведь он соображает в войне не больше весталки. И если он опять начнет ныть, оплакивая Цицерона, я его придушу! До смерти старика он слова доброго о нем не сказал, а теперь смерть Цицерона трагичней трагедий Софокла. Брут где-то витает, а я делаю всю работу!»

Но не только Брут раздражал Кассия. Кассий тоже — и в той же степени — раздражал Брута. Главным образом потому, что все время твердил об одном и том же — о своем несостоявшемся походе в Египет.

— Я вот-вот должен был выступить, — хмуро повторял он. — Меня ждал Египет. А вместо этого ты всучил мне Родос. В результате только восемь тысяч талантов золота, когда Египет дал бы тысячу тысяч талантов! Но нет, не ходи туда, Кассий! Иди на север, ко мне, писал ты! Словно Антоний должен был вступить в Азию уже через рыночный интервал. И я поверил тебе!

— Я не говорил этого. Я сказал, что у нас появился шанс пойти на Рим! И теперь, после Родоса с Ликией, у нас достаточно на это денег, — холодно возразил Брут.

И так продолжалось и продолжалось, никто не хотел уступать. Частично это объяснялось непреходящей обеспокоенностью, частично разницей в их характерах, даже в их противоречивости. Брут осторожен и бережлив, но не реалист. Кассий — отчаянный и взрывной, но прагматик. Они стали свояками, но с той поры виделись мало. Да и Сервилия с Тертуллой всегда были рядом, чтобы, чуть что, тут же залить самовоспламеняющуюся смесь.

Не имея понятия, что лишь ухудшает эту и без того не лучшую из ситуаций, бедный Гемицилл периодически сообщал им о том, на какие премии в данный момент рассчитывают солдаты (а их запросы все возрастали), и сокрушался, что должен сделать очередной пересчет.

В конце июля в Сардах появился Марк Фавоний с просьбой разрешить ему присоединиться к освободителям. Убежав от проскрипций, он укрылся в Афинах, где и оставался, не зная, что делать. Когда у него кончились деньги, ему стало ясно, что единственное, на что он способен, — это снова бороться за дело Катона, за Республику. Пусть его любимый Катон уже четыре года как мертв, а у него самого нет семьи, достойной упоминания, но сын и зять Катона воюют.

Брут был рад видеть Фавония, Кассий — не очень, но его присутствие заставило обоих освободителей сделать вид, что между ними нет никаких разногласий. Пока Фавоний не застал их в разгар ужасной ссоры.

— Некоторые из твоих младших легатов ведут себя безобразно по отношению к жителям Сард, — сердился Брут. — Этому нет оправданий, Кассий, никаких оправданий! Кем они себя возомнили, грубо расталкивая мирных прохожих? По какому такому праву они вваливаются в таверны, глушат там дорогое вино и отказываются платить за него? Ты должен наказать их!

— И не подумаю, — ответил Кассий, скаля зубы. — Самоуверенным и неблагодарным аборигенам надо почаще показывать, кто есть кто.

— Когда мои легаты и офицеры так ведут себя, я их наказываю, и ты должен наказывать своих, — настаивал Брут.

— Засунь себе в задницу свои наказания! — взорвался Кассий.

Брут ахнул.

— Ты… ты типичный образчик Кассиев, Кассий! Все Кассии ослы, но ты — самый больший из них!

Замерший на пороге Фавоний решил, что пора ему что-то сделать, чтобы прервать этот скандал, но как только он сдвинулся с места, Кассий ударил Брута. Брут согнулся.

— Перестаньте, пожалуйста! Я прошу вас! Пожалуйста, о, пожалуйста, прекратите! — закудахтал Фавоний, нелепо размахивая руками.

А Кассий начал снова подступать к согнувшемуся пополам Бруту, причем с таким зверским видом, словно собирался прикончить его. Пытаясь помешать свершиться столь страшному злодеянию, Фавоний загородил Брута собой, намеренно или подсознательно, но в любом случае превосходно имитируя охваченную паникой курицу.

Или, по крайней мере, таким его увидел Кассий, и гнев его тут же угас. Он расхохотался, а пришедший в ужас Брут спрятался за стол.

— Вы переполошили весь дом! — крикнул Фавоний. — Как вы собираетесь командовать армиями, когда не можете контролировать и себя?

— Ты абсолютно прав, Фавоний, — согласился Кассий, вытирая выступившие от смеха слезы.

— Ты невыносим! — крикнул Кассию еще не успокоившийся Брут.

— Невыносим или нет, Брут, ты вынужден меня выносить. Как и я тебя тоже. Но лично мне кажется, что ты — трус, всегда готовый повернуться к опасности задом! Неудивительно, что мне иной раз хочется что-нибудь туда сунуть. Я ведь мужчина.

В ответ Брут бросился вон из комнаты.

Фавоний беспомощно смотрел на Кассия.

— Выше голову, Фавоний, он переживет это, — сказал Кассий, смачно хлопнув его по спине.

— Хорошо бы, Кассий, иначе ваше предприятие завершится, еще не начавшись. Весь город судачит о ваших раздорах.

— К счастью, старина, Сарды скоро заговорят о другом. Слава всем богам, мы готовы к маршу.

Большой поход освободителей начался в третий день секстилия. Армия двинулась к Геллеспонту, флот отплыл к острову Самофракия. От Лентула Спинтера пришло известие, что он будет ждать в Абидосе. Фракийский царь Раскуполид сообщил, что он нашел идеальное место для огромного лагеря — Меланский залив от него в дне пути.