Парень увидел, как знакомое с юности лицо, ставшее за прожитые вместе годы роднее лица отца, скривилось в искренней, не виданной ранее ярости. Старик потемнел, в сердцах ударил ладонью по столу и, поднявшись, навис над бывшим сожителем:

— Кто помоечный, ты помоечный?! Да как ты смеешь! Как смеешь!?

Распрямившись, Глеб Саныч упер кулаки в худые бока и отвернулся. Стремительно прошелся взад-вперед, замер посреди сарая.

— Ну, так, гордись этим!

— Чем?! — искренне опешил малой.

— Тем, кто ты! Кем стал, пережив все, что уготовала тебе судьба! Тем, что сохранил в своем сердце и своей душе! Тем, как относишься к окружающим, и как люди относятся к тебе. Тем, каким ценностям отвечаешь и какие ориентиры выбираешь. Гордись всем, что составляет твою личность, потому что здесь, — старик ткнул сухим коричневым пальцем в ссылку на рейтинги внутри изображения на стекле, — здесь количество особей, несущих в себе личность, критически стремится к нулю.

— Нет, Глеб Саныч, — тут же поспешил опровергнуть Шурик с присущим ему добродушием, — вы ошибаетесь, они все ничего! Просто…  одинокие и…  постоянно чего-то боятся.

Глеб Саныч несколько мгновений буравил малого взглядом, но постепенно его лицо расслабилось, пыл угас, а на лице расплылась улыбка. Старик тихо засмеялся, потом сильнее, с всхлипами и слезами, хлопнул себя по коленям, вытер слезы и сел на место.

— Что такое, Глеб Саныч? — поинтересовался Шурик, поддерживая веселость старого друга улыбкой.

— Бог тебя хранит, Шурик. Иди с миром с глаз моих, тебе завтра на работу.

— Да…  — спохватился парень, тут же поднимаясь и зачем-то хлопая себя по карманам. — А это…  может, посоветуете что?

— Доверяй себе.

— В смысле?

— В прямом! Ты просил совета? Это самый ценный совет, который я могу дать. Доверяй себе!

— Спасибо, — улыбнулся парень, растерянно пожимая плечами, — я в пятницу еще заскочу!

* * *

Очнувшись, Михаил ощутил легкий, практически неразличимый за резкими медикаментозными запахами, аромат духов. Вся грудь представляла собой сплошной пласт боли, по остальному телу расползлась тянущая слабость.

— Михаил Юрьевич!

Вася вскочил с кресла и подошел к кушетке.

— Доброе утро, — улыбнулся телохранитель.

— Мама…  — прошептал Михаил.

— Лариса Сергеевна…  — Вася замялся и взглянул на стену у двери, — она дома, все в порядке.

— Петр?

— Еще не нашли.

— Анна?

— Подключена дома. Она не выходила эти дни.

— Дни?

— Вам сделали операцию, Михаил Юрьевич…  лучше вам врач расскажет.

— Постой, — Михаил обернулся на прикроватную тумбу и взглядом попросил подать воды. — Спасибо. Здесь была женщина. Если не Анна и не мама, то кто?

— Откуда вы знаете? — заулыбался телохранитель, но молчание шефа стерло эту улыбку. — Людмила.

— Хорошо. Зови.

— Миша, ну наконец-то! — воскликнул Марк, чья проекция образовалась у подножия кровати, как только Вася вышел за дверь, — выспался за пять последних лет?

— Сколько меня не было?

— Целых три дня! Миш, если будет желание поругаться, все сделанное врачом было одобрено мной. Ругайся со мной.

— Не пугай меня, Марк. Ты мне что-то отрезал или вставил?

— Нет, — засмеялся директор LPC, — я помню, как ты ценишь свою индивидуальность, но сердце и легкие по причине гибели склада, печатали, как и простым смертным, дешево и сердито, на принтере.

— Ясно. Больше повода «ругаться» нет?

— Ты не наседай на него, Миш, это наш лучший хирург.

— Хочешь сказать, меня оперировал человек?

— Ну, вот…  не начинай! И будь с ним помягче, он немного…

— Нервный? Неуверенный в себе человек?!

— Блин. Короче не наседай. Я его очень ценю.

— Я не нервный, Михаил Юрьевич, — подал голос мужчина в дверях.

— Я вас помню, — тут же переключился Михаил на вошедшего человека, — я вручал вам подарок на последнем Дне рождения компании.

Слева высветились контактные данные, Михаил посмотрел карточку и вернул взгляд к хирургу. Тот молчал, разглядывая своего пациента ожидающим извинения взглядом.

— Прошу прощения… доктор, — Михаил пытался произнести его имя, но подавился и не смог, — спасибо за взятую на себя ответственность за мою жизнь.

— Не стоит благодарности, — удовлетворенно кивнул мужчина и подошел ближе, — хотя для меня это было большой честью.

— Есть что-то, что я должен учесть?

— Ближайшие три месяца никакого спорта и волнений. Если почувствуете малейшие неудобства, тут же вызывайте оперативника из клиники. Под малейшими неудобствами я подразумеваю малейший дискомфорт в области груди, живота, спины, рук — что угодно, задерживающее на себе внимание. И малейшие неудобства — это не приступы стенокардии; не та боль, что вы должны были чувствовать по меньшей мере несколько месяцев; не тот панический страх, от которого никуда не деться; когда кажется, что сердце отказывается работать…

Михаил понял степень ярости собеседника лишь по тому, как побелел его лоб. И за то беспокойство, столь неожиданное, искреннее и тщательно скрываемое, он был готов слушать что угодно, со смущением и благодарностью.

— …  и не то чувство вины перед собой и отвечающими за ваше здоровье людьми, которое вы должны были испытывать, приказав LSS искажать передаваемые медицинские данные!

— Благодарю вас, — Михаил снова скосился на карточку и коротко зажмурился, — Перец Элевич.

Когда он проснулся в следующий раз, Вася известил о визите Людмилы. Взглянув на часы, Михаил с тревогой уточнил:

— Вась, ты хочешь сказать, что мама так и не приезжала?

— Нет, Михаил Юрьевич, — ответил телохранитель, пожав плечами.

Тут же связавшись с матерью и увидев ее лицо, Михаил успокоено засмеялся:

— Мамуль, неужели все, что нужно было сделать для избавления от твоей тотальной опеки — это поменять себе пару внутренних органов? Как ты себя чувствуешь?

— Теперь значительно лучше, сынок. Я подъеду ближе к вечеру, если хочешь.

— Если я хочу? С каких это пор ты советуешься со мной по подобному поводу? Я не задержусь здесь долго и заеду, как только выйду. Не утруждай себя, если только не возникнет непреодолимого желания проконтролировать что-то, что невозможно контролировать с помощью Вики.

— Хорошо, сынок. До встречи.

— Пока, мам.

В палате зависла тишина.

— Что бы это могло быть? — задумчиво пробормотал Вася.